Девушка подняла руки, поправила выбившиеся пряди и посмотрела на пса, смиренно сидящего у ее ног.

— Лучше бы посадить его в кузов, — сказала она.

— Если он напачкает на подстилку, то вам придется ее вычистить, — произнес я.

— Он очень хороший, — запальчиво ответила девушка. И вдруг пригнулась к псу, обвила руками за шею и прильнула лицом к его морде. Потом послышался звук, похожий на сдавленное всхлипывание. Я поднял ручной тормоз, выпрыгнул на дорогу, откинул брезентовый верх кузова и опустил задний борт. Девушка с посерьезневшим лицом подвела пса и заглянула внутрь кузова.

— А что в этой коробке? — спросила она.

— Кое-какая мелочевка. В основном продукты.

— Лучше заберите хлеб и окорок в кабину, — посоветовала девушка. — Нельзя так искушать животное.

— Конечно, — согласился я.

Погрузку пса в кузов мы произвели вдвоем. Бедняга так перепугался, что нам пришлось поднять его с двух сторон — а это было фунтов семьдесят — и запихнуть внутрь. Я приоткрыл оконца по бокам брезентового верха, чтобы к собаке поступал свежий воздух, и поднял задний борт.

— Да, — произнес я, когда мы устроились в кабине, — качественный у вас песик, ничего не скажешь. Я тронул машину с места.

— Если бы вас большую часть жизни растили в собачьем питомнике, вы бы тоже робели при общении с незнакомыми людьми. До того, как я его купила, ему никогда не приходилось видеть дом изнутри, да и за ограду своего питомника его, кажется, ни разу не выводили. Тем не менее, он очень общительный.

Она тихонько чихнула.

— У вас не найдется салфетки или платка? А то у меня что-то вроде аллергии на эту жуткую пыль.

— Ага, — поддакнул я, не сводя глаз с дороги. — Пыль, конечно, здорово досаждает. Посмотрите в бардачке.

Девушка высморкалась, потом вновь заговорила:

— Шейх — изумительный пес. Тихий, чистоплотный. К дому привык сразу. Никогда не лает и не докучает соседям... Вы знаете, вообще это сродни вызову — взять в дом такого почти дикого зверя и научить его... доверять вам. Я хочу сказать, что прежде у меня была овчарка, которую я просто обожала. Когда ее сбила машина, я думала, что умру... Так вот, это совсем не то. Овчарки ведь рождены для того, чтобы служить людям — вы меня понимаете, да? Они просто впитывают в себя науку, как служить. Шейх же — наоборот; ему наплевать на людей. Такое, во всяком случае, создается впечатление. В первое время он подходил ко мне только тогда, когда был голоден. Словно полуприрученный олень... Поэтому когда такой ее впервые виляет перед вами хвостом, решив, что вы ему чуть-чуть нравитесь, это уже победа. Нам с долго с ним возиться, но все-таки мы уже многого добились.

Я не ответил. Я молча вел грузовичок, позволяя девчушке выговориться. Она вытащила еще одну салфетку из бардачка и шумно высморкалась.

— Именно такой пес мне и был нужен, — продолжила она. — Это для меня как лекарство. Я жила тогда в Нью-Йорке и подрабатывала в Колумбийском университете после того, как меня отчислили из студентов... но вам это знать не обязательно. Словом, я познакомилась с одним женатым мужчиной, потом закрутился роман... Обычная история — вы понимаете, да? Потом мою овчарку переехала машина и я хотела броситься с моста, только не выбрала — с какого, а их в этом дурацком Нью-Йорке чертова уйма. И вот однажды ехала я по Лонг-Айленду, вдруг заметила собачий питомник. Зашла туда и попросила отобрать для меня самого дикого, самого свирепого и строптивого пса... Ну, просто самого отъявленного и безнадежного, на которого никто никогда бы не позарился. Я понятия не имела, каких собак они там разводят, да мне и наплевать было на это. И вот вывели Шейха. Он оказался совсем не свирепым — ни разу даже не укусил меня. Зато уж строптивец был — хуже некуда! Ну совсем неуправляемый. Видели бы вы, что он устроил, когда мы впервые взяли его на поводок. Господи, я думала, что придется вертолет вызывать и гоняться за псом с сачком для бабочек... А вы ведь Хелм, да? — внезапно спросила она.

— Да.

— Вы были прежде женаты на мачехе Пита. Он так сказал.

— Совершенно верно.

— И угораздило вас... — хмыкнула она. — Ах, везунчик, везунчик!

И опять принялась сморкаться.

— Если салфетки иссякнут, то позади вас есть еще одна пачка, — подсказал я.

— Вообще-то я редко плачу, — призналась она. — Только... с Шейхом, конечно, хорошо, но лексикон его довольно ограничен — вы понимаете, да? Вот и захотелось для разнообразия пообщаться с людьми. Я так долго здесь не жила, что и друзей и близких знакомых у меня нет, если не считать таких, которые подсаживаются ко мне в барах и приглашают попытать счастья на игральных автоматах.

Я окинул ее взглядом.

— Держу пари, что они приглашают вас еще куда-нибудь.

— Вы что — смеетесь?! — вскинулась она. — Да ни один из этих мозгляков на пушечный выстрел ко мне не подойдет, узнав, кто я такая. Они так боятся моего папочки...

Она вдруг замолкла. Потом повернулась и посмотрела на меня.

— Мой папочка — Большой Сэм Фредерикс. Таких людей, кажется, называют рэкетирами. Впрочем, вам ведь все известно, не так ли?

— В каком смысле?

— Я видела ваше лицо, когда назвала мою фамилию. Вы узнали ее, верно? И что она для вас значит? Я пожал плечами.

— Очень мало, мисс Фредерикс. Просто я где-то слышал ее раньше, вот и все. Она опять хмыкнула.

— Да полно вам скрытничать, вам это не идет... Папочка думает, что я до сих пор верю байкам о том, что он занимается гостиничным бизнесом. Гостиницы! Ха-ха! Вот умора, да? У меня уже с девяти лет глаза открылись... В какой бы школе я ни училась, пусть даже на противоположной окраине страны, всегда находился доброжелатель, который просвещал меня... или Питера Логана... Только для Пита это было полегче: его отец не пользовался такой громкой славой, телохранитель и правая рука самого Большого Сэма. Потом внезапно Дюк Логан отошел от дел, а мне запретили приезжать на их ранчо и навещать их в Мексике, куда я, бывало, ездила зимой. Потом вдруг ни с того ни с сего мне опять все разрешили, но Дюк уже больше никогда не работал на моего отца, и причина этого мне неизвестна. Теперь же его жена выставляет меня и изрыгает проклятья на голову Фредериксов. Сдохнуть можно! Я же не виновата, что ношу фамилию Фредерикс! И имею право знать причину, верно?