Почти месяц он не покидал своего укрытия. Раз в два дня смуглый, в яркой куртке и на велосипеде курьер, вероятно, мигрант, привозил пакет с едой, оставлял его у квартиры и исчезал до следующего раза. Горин осторожно приоткрывал дверь, боязливо выглядывал на лестницу и быстро забирал пакет. Остатки пиццы, несъеденные яблоки, пустые банки и бутылки из-под молока – все это было разбросано по квартире. Горин часами сидел в интернете и ел там, где устраивался с ноутом, – на диване, на полу, на постели. «Залечь на дно в Шарлеруа», – повторял про себя Горин, засыпая и кутаясь в одеяло.

Первым делом здесь, в Шарлеруа, он занялся своими деньгами. Разбросанные по разным счетам и банкам, они были уязвимы, и самое главное – по ним можно было его отыскать. Он загнал деньги в крипту, спустя какое-то время достал часть из них уже «отмытыми», обналичил и спрятал в арендованную ячейку. Укладывая пачки евро, он ощутил материальность своего капитала и успокоился.

Беглец после этого занялся дальнейшим устройством своей скитальческой жизни. Несколько дней он потратил на поиск пластического хирурга, который был бы достаточно скромен, чтобы не задавать лишних вопросов пациенту, и одновременно чтобы клиника не привлекала к себе излишнего внимания. Это оказалось трудно, но Горин нашел такого – хирург с пакистанской, а может, индуистской фамилией в Ставангере на юге Норвегии. Затем подобрал страну, где можно, не очень афишируя, приобрести «золотую визу». Организовав свое будущее преображение, начал готовиться к новому броску. Здесь же, в Шарлеруа, он спланировал, как станет запутывать следы, чтобы его не отыскали и чтобы никакой Апполион его не настиг.

Апполион! Древнегреческий ангел смерти. В Бюро любят эту романтику – чертовщину с мистикой. Старику нравится древняя мифология – ритуалы, всякие истории, чтобы обязательно фигурировали рок, фатум и весь набор древнегреческих богов. Апполион – оттуда. Вестник смерти! Твою мать! Тоже мне вестник. Просто убийца. Убивает в качестве партийного поручения. Главное дело, это же кто-то из своих. Старик так однажды и сказал: «Бабу-ягу со стороны брать не будем – воспитаем в своем коллективе», – изасмеялся, причмокивая, будто ел что-то охренительно вкусное. Рассказал, словно глумясь над кем-то, что после визита Апполиона ни один эксперт никакого криминала не найдёт – человек вроде умер сам по себе, от естественных причин, или его настиг рок.

Горина передернуло. Снова где-то глубоко в животе пробежал холодок, и сердце гулко ударило в грудь. Он дожевал бутерброд и устроился поудобнее, повернулся к солнцу и закрыл глаза. Где-то рядом еле слышно шелестела чужая речь, под закрытыми веками тихо пульсировал оранжевый день.

Из Шарлеруа он уехал, как только ему сообщили, что есть прогресс с получением вида на жительства. Он не был глуп, чтобы прямиком рвануть в страну и торчать там у всех на виду. Неспешно, шаг за шагом, дистанционно он готовил электронные документы и так же неспешно переезжал из одного большого города в другой, не задерживаясь более чем на неделю. Он укрывался от невидимых преследователей в густо заселенных туристами отелях. «Мариотты», «Холидей-ин», апарт-отели… Он заказывал еду в номер, быстрой тенью проскальзывал через холл или шумные гостиничные бары, когда выходил на прогулку. Редкие свои променады на свежем воздухе совершал ранним утром. Полупустые улицы, немногочисленные прохожие. При малейшей опасности – мнимой или реальной – нырял в переход или в открывающееся к этому часу метро.

Так, неделя за неделей, месяц за месяцем кружа и запутывая след, он приблизился достаточно близко к стране, где надеялся найти легальное пристанище и откуда мог быстро добраться до клиники, где его уже ждали. И вот пару недель назад он панически бежал.

Бежал, казалось бы, из заурядного, безопасного города, где жил в средней и ничем не примечательной гостинице. У него были свои отработанные правила поведения в отелях. Например, в лифт он заходил последним, внимательно разглядывая тех, кто заполнял кабину. Если кто-то из пассажиров вызывал у него подозрение, он отходил в сторону, ждал следующий или переходил к другому лифту. В тот раз, вернувшись с прогулки и заметив у стойки ресепшн ранних гостей, он замедлил шаг, подстраиваясь под общий неспешный ритм вестибюля. Натренированным взглядом окинул холл. Вдоль дальней стены bellboy катил пустую багажную тележку; немолодой консьерж, склонившись над конторкой, щелкал по клавиатуре; ранние гости, не выспавшиеся за время переезда, переминались с ноги на ногу в ожидании. Площадка перед лифтами была пуста. Горин не торопясь пересек холл и вошел в только что спустившуюся кабину. Над головой мелодично звякнуло, и стальные двери плавно поползли, сближаясь. В последний момент в сужающуюся щель скользнула фигура женщины с каштановыми вьющимися волосами и в темно-синем брючном костюме. Горин сразу решил, что она русская. Во-первых, она не проронила ни слова, европейцы обычно приветствуют даже незнакомых и даже в лифтах; во-вторых, лицо её было безмятежно-равнодушным, а он привык, что все вокруг улыбаются; и, наконец, она была красива. Молодое, с плавно очерченным овалом лицо без следов макияжа и нежная, с легким пушком кожа на грациозной шее. Девушка поднесла руку к панели с кнопками этажей, и её рука замерла. Ни одна из кнопок не горела. Горин, опасаясь, что может раскрыть случайным пассажирам свое местонахождение, никогда не нажимал кнопку первым. Незнакомка растерянно оглянулась, посмотрела на Горина, виновато улыбнулась, словно допустила бестактность, и нажала на одиннадцатый. Они молча доехали до её этажа. Опустив глаза, девушка вышла. Горин дождался, пока закроются двери, и нажал кнопку своего двадцатого. Его сердце учащенно билось. Страх залил ему грудь. Он был уверен, что его нашли, что все его усилия пошли прахом. Апполион! После стольких недель скитаний он почти поверил в свою безопасность! Бежать, скорее бежать! Он быстро вошел в номер. Не зажигая свет, собрал сумку и спустился на первый этаж. Вновь прибывшие гости уже разошлись, и возле ресепшн никого не было. Он торопливо расплатился, отказался от такси и заспешил к выходу. Пересекая холл, боковым зрением Горин увидел, как из открывшихся дверей лифта выходят несколько мужчин, а вместе с ними и эта «русская». Она, Горин готов был поклясться, заметила его, остановилась и проводила взглядом. Горин не допускал мысли, будто это и есть Апполион, но в том, что она могла быть наводчицей, готовой его раскрыть и навести убийцу, он не сомневался.

Горин вскочил в трамвай, доехал до порта, взял билет на паром и через четыре часа оказался на другом берегу пролива. Тут же, у причала, словно поджидая его, стоял автобус, отправлявшийся в глубь страны. Он забился в дальний угол салона и, потея от страха, едва дождался, когда автобус вывезет его из припортового поселка. Горин сошел в первом попавшемся на трассе городке. Вместе с ним из автобуса выбралась пожилая пара, которая вскоре пропала среди одинаковых двухэтажных домов. Автобус постоял минуту на безлюдной ратушной площади и, глухо урча, покатил дальше. Горин оглянулся. Пустынная площадь. По её периметру горели, готовясь к ночи, огни над витринами магазинов и нескольких аптек. На ратушной башне, дребезжа, ударили колокола. Восемь раз, машинально сосчитал Горин. На дальнем краю площади он разглядел трехэтажное, под красной черепицей здание. Вазоны с геранью под окнами, вылинявшие зеленые маркизы, невнятная вывеска на козырьке входной двери. Глубоко набрав в легкие воздух, как перед прыжком в воду, скорым шагом он пересёк площадь и вошел внутрь гостиницы.

В лихорадочном страхе он провел несколько дней за закрытыми шторами, затаившись и не включая свет. Боялся покинуть свое убежище и одновременно замирал от мысли, что, запертый в номере, он беспомощен перед Апполионом. На третий день своего затворничества он неожиданно успокоился. Вечером ему пришла мысль о деньгах, о его деньгах, о деньгах, которыми он безраздельно владел! Десятках миллионов евро! Эта мысль приглушила страх, вернула самообладание и главное – ощущение превосходства. Минуту назад, размышлял Горин, я боялся, боялся до судорог. Сейчас я спокоен. Спокоен. Во всяком случае, здесь. Оставался, конечно, страх перед одним человеком – Стариком. Но Старик был за тысячу километров от него.

Горин знал Старика с раннего детства – тот жил на одной лестничной площадке с его семьей. Пятиэтажный кирпичный дом. В центре строения возвышалась башня в семь этажей, увенчанная шпилем и гипсовой звездой. Башня предназначалась партийной и советской номенклатуре. Старик в те годы, конечно, не был стариком, а был энергичным, улыбчивым, высоким и спортивным. Он и Горин-старший работали в одном учреждении, хотя входили в него через разные подъезды. Мальчиком Горин нередко слышал имя соседа – отец иногда с почтением, иногда с неподдельным страхом что-то рассказывал матери. Потом сосед куда-то пропал. Он появился много лет спустя, когда сам Горин был уже молодым человеком. Вернулся седой, неулыбчивое лицо его задубело под нездешним загаром. Ещё он хромал.