— Я с вами, — шепнула она.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего. Просто я свободна до девяти ноль-ноль.

Отдышавшись, она пошла рядом, слегка опираясь на Митину руку. А Митя думал: как быстро она научилась ходить под руку с левой стороны и говорить ноль-ноль.

Он попытался вызвать у себя вспышку раздражения против Горбунова, но из этой затеи ничего не вышло. И старательно накапливаемое возмущение, и связанное с ним чувство собственной правоты — все это куда-то провалилось, а на смену им все явственнее проступали боль и страх. Боль была острая, пронизывающая, как в самбо при нажатии на болевую точку, а страшно было от ощущения полной беззащитности перед этой новой болью.

Цирк оказался цел и невредим. Над Фонтанкой пахло пороховой гарью; пройдя цирк, углубились в темный проезд, названия проезда Митя не помнил, но знал, что он выходит прямо на Литейный. Шли молча. Митя был мрачен. В положении человека, которому не дали договорить, всегда есть что-то комическое, Митя боялся, что его встретят насмешками, и еще больше — что насмешек не будет, все промолчат. Отношения с Горбуновым зашли в тупик, и соседство Катерины Ивановны было лишним напоминанием. Задумавшись, он наступил на что-то резко спружинившее под ногой, из-под калош полетели искры, а по всей улице, громыхая, побежали огненные змеи. Катя вскрикнула и метнулась назад, и Туровцев еле удержал ее за руку. Он еще не понимал, что произошло, но инстинктом подводника угадал, что единственная разумная команда — стоп!

— Туляков, Савин!..

— Здесь, — донесся до него смеющийся голос Тулякова.

— Стоять на месте!

— Товарищ лейтенант, разрешите… — Голос Савина.

— Не «разрешите», а стоять по стойке «смирно». Повторите приказание.

— Есть, стоять по стойке «смирно»!..

Катерина Ивановна засмеялась.

— К вам это тоже относится, — ворчливо сказал Митя. — Повторяю, всем стоять на месте и не шевелиться.

Он осторожно нащупал носком торчащий в снегу упругий виток и прижал его к земле. Вновь раздался треск, со свистом разбежались огненные змеи, вспышка, похожая на шаровую молнию, осветила поверженный трамвайный столб и путаницу проводов. Невероятно, но факт — провода были под током.

Предстояло принять немедленное решение — двигаться вперед или возвращаться.

— Туляков, вы в калошах?

— Так точно.

— А Савин?

— Нам не положено…

Митя задумался. До Литейного оставалось не больше сотни шагов.

— Туляков!

— Есть!

— Подоткните полы шинели, берите Савина в охапку и — самым малым вперед!

Он нагнулся, чтоб подхватить Катерину Ивановну.

Путь до Литейного показался бесконечным. Продвигались еле-еле, делая крошечные шажки. Митя не боялся наступить на провод — калоши были достаточной защитой, — опаснее было поскользнуться и упасть. Каждую минуту можно было наткнуться на один из витков чудовищной спирали, сыпавшей искры и издававшей грозовое громыхание. Мите она представлялась выброшенным на берег огромным электрическим гадом океанских глубин — издыхающим, но еще смертельно опасным.

На углу Литейного Митя расстегнул шинель и вытер шарфом струившийся по шее холодный пот. Подошли Туляков и Савин, и все четверо долго отдыхали, прислонившись к заколоченной витрине углового магазина.

По Литейному пошли быстрее. Катя, прикрыв рот платком, тихонько напевала: Ombra mai fu… Митя узнал.

— Что это?

— Не знаю сама. Что-то из Генделя.

— А что значит «омбра май фу»?

— Тоже не знаю. Что-то хорошее. Когда кончится война, обязательно узнаю, выучу и буду петь. Слушайте, Дима, — она прижалась к нему, — я только сейчас поняла, и то не поняла, конечно, а только стала чуть-чуть догадываться, что значит ходить по минным полям. Это, правда, похоже?

— Не знаю, — хмуро сказал Митя. — Никогда не ходил.

— Как? Разве?..

— Ну да, — сказал Митя, опережая вопрос, — Виктор Иваныч ходил, а я нет. Я еще только собираюсь идти…

Катя тихонько засмеялась.

— Это вы смешно сказали. Совсем по-мальчишески. А вообще-то вы уже взрослый. Я вас сегодня зауважала. Вдруг поняла, что вы не просто Димочка, а настоящий командир и вас надо слушаться.

— Каким же способом вы это установили? — пробурчал Митя. Он иронизировал, чтоб скрыть, что польщен.

— Женским, конечно. Других у меня нет.

Через минуту она опять заговорила.

— Знаете, я, кажется, напала на след.

— На чей след?

— Как на чей? Вовкин. Мы уже послали запрос и ждем подтверждения.

Митя смутился. Про Вовку он совсем позабыл, да и розысками полковника занимался без особого рвения, перепоручив это не слишком перспективное дело Соловцову.

— Скажите, Катя, — сказал он, подумав, — ведь я могу вас называть Катей?

— Конечно.

— Так вот, скажите, Катя: вы помните наш разговор?.. Ну вы знаете какой…

— Конечно, помню. Тем более что он был единственный.

— Поверьте, я спрашиваю не из пустого любопытства… Что вам объяснил Виктор Иванович?

— А что он должен был объяснить?

— Почему он сказал вам, что у него есть жена?

— Ах, это? Ничего не объяснял.

Митя так удивился, что сбился с ноги.

— Как же так? Почему?

— Потому что я не спрашивала.

— Но почему?

— Отчасти затем, чтоб не подвести вас. Но больше всего потому, что этот разговор был бы ему неприятен.