Пока Тамара хлопотала, можно было ни о чем не спрашивать. Но, отпив до половины свою чашку, Митя откашлялся и спросил:

— От чего он умер?

Тамара опять улыбнулась. Той же спокойной улыбкой, которая разрывала Мите сердце.

— Не знаю. Он последнее время совсем перестал бояться. В убежище не ходил, а меня гнал и сердился, если я не шла. И когда все это, — она поежилась, как от холода, — когда все это случилось, мы были здесь. Он даже не спросил ни о чем, как будто не слышал. Димка, я видела, что он угасает, и ничего не могла поделать, он даже есть не хотел — это он-то!.. Он ведь и не от голода умер, я вбивала в него все, что только у меня было. — Она слегка запнулась, но тут же взяла себя в руки и повторила с некоторым даже вызовом: — А у меня было… Только он не ел. А с тех пор, как норму прибавили, прятать стал.

— Что прятать? — не понял Митя.

— Хлеб. Боялся, что опять хуже будет. А то начнет готовить себе еду из какой-то своей химии… Я издрожалась вся — вдруг отравится? А перед тем как слечь, весь день был совсем как бешеный, обложился справочниками, целую тетрадку исписал закорючками, ночью стучит, будит: «Тамура, я сделал открытие, которое всех спасет, — я знаю, как изготовлять из сырой нефти пищевые жиры…» — «Колечка, говорю, а где же мы возьмем сырую нефть?»

Митя усмехнулся. Усмешка показалась Тамаре недостаточно почтительной, и она вспыхнула:

— Ты его совершенно не знаешь. Колька был удивительный. Молчи, — остановила она Митю, — молчи, я сама скажу, а ты не смеешь. Да, он трус, он жадный… Все равно он мой муж, родной человек. Я сама такая, как он. И он меня любил, понимаешь ты это? Любил, все понимал и не судил строго. И когда у меня было горе, я шла к нему. А ты знаешь, как это много — близкий человек? Я Колю не любила по-настоящему, никогда не любила, но когда человек тебе нужен, и ты ему нужна, и твое горе — его горе, знаешь, Димка, может быть, это больше любви. А может, никакой любви и не существует…

— Неужели не существует? — несмело переспросил Митя.

— Не знаю. Хоть тетя Юля и говорит, что я беспутная, я ведь мало что видела. А от того, что видела, веры во мне не прибавилось. Одному человеку только и верю.

— Кому?

— Командиру твоему, Виктору. Катька извелась с ним, ревет, а по-моему, она счастливая. Хотя что ж это я? Нашла кому говорить. Ты же его ненавидишь.

— Я?

— Дима, только не ври, не надо. Так вот, радуйся, недолго тебе страдать. Погонят его скоро.

— Откуда ты знаешь? — Митя встал, обошел стол.

— Говорю, — значит, знаю. Сядь на место, Дима… Пожалуйста.

— Скажи, я должен знать. От Селянина?

— О нем не будем говорить.

— Почему?

— Не хочу.

— А я хочу. Мне нужно знать.

— Мало ли что тебе нужно… Ну хорошо, чур — правду за правду. Поклянись.

— Честное слово.

— Это правда, что ты на Горбунова заявление писал?

Митя не ответил. Тамара всплеснула руками.

— Неужели правда? Ох, только не оправдывайся, Дима, я ведь все понимаю… Тут люди похитрее тебя.

— Кто?

— Да тот же Семка. Ты не знаешь, какой он.

— Страшный? — усмехнулся Митя.

— Если бояться, то, пожалуй, и страшный.

— Тебе же он нравился?

— Конечно, нравился. А ты что же думал, я просто так — за харчи? Он ведь не глуп. И держаться умеет. Думаешь, вот сильный человек, никого не боится, ни от кого не прячется…

Митя почувствовал укол и вспыхнул.

— Вор, — сказал он со злостью.

Ему не так хотелось обругать Селянина, как задеть Тамару. Но Тамара только улыбнулась.

— Нет, не вор. Может быть, хуже вора, но не вор.

— Что может быть хуже?

— Холуй.

— Почему холуй? — удивился Митя.

— Не знаю почему, но холуй. Важный, властный, но холуй.

— Злой?

— Скорее равнодушный. Но уж если кого невзлюбит — вот как Горбунова, — ни перед чем не остановится.

— За что он его так ненавидит?

— Наверно, за то, что Горбунов не такой, как он.

— Разве за это можно ненавидеть?

— Значит, можно.

Митя задумался.

— Интересно, в чем его сила? На чем он держится?

Тамара засмеялась невесело.

— Это я тоже только недавно поняла. А на том, что у больших людей бывают маленькие слабости.

— У каких людей?

— А вот представь себе, Дима, человека, который руководит, командует, решает всякие вопросы, и, наверно, правильно решает — там он большой человек. А есть у него уголок, где он человек маленький: повеличаться любит, лишнее урвать, согрешить втихомолочку. Самому-то неловко, а этот готов к услугам — и познакомит, и достанет, и свяжет, и прикроет, грех на себя возьмет. Ты знаешь, — она тихонько засмеялась, — я у него книжечку видела телефонную, ну точь-в-точь как твоя, только записаны в нее одни нужные люди. И около каждой фамилии этак меленько: чем заведует, что может дать, в чем сам нуждается.