— А из театров — только в анатомическом.

— Бросьте травить…

— Постойте-ка, — сказал Горбунов. — Где эти консервы?

— У меня, под замком.

— Прежде чем брать, не худо бы спроситься, герр доктор.

— Принято только на хранение. Прикажете вернуть — верну.

— Хитер лекарь, — сказал Каюров.

— Н-да, — проворчал командир, — эти шестнадцать банок по существу решают проблему торжественного ужина.

— Какого ужина? — не понял Митя.

— Надеюсь, вы помните, что в воскресенье корабельная годовщина?

— Да, конечно.

— Не забыли?

— Честное слово, не забыл. Упустил из виду.

— Различие, конечно, тонкое, — сказал Горбунов, вставая.

После чая Туровцев поднялся в «первую» и нашел кубрики в образцовом порядке. Соловцова уже не было.

— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант, — сказал дневальный, когда осмотр кончился. Они стояли на кухне.

— Да-да, — рассеянно отозвался Митя. Он думал о Границе: отправить его на гауптвахту сегодня же или подождать до понедельника — жалко лишать парня праздничных харчей.

— Товарищ лейтенант, как насчет Соловцова?

— Насчет Соловцова? — повторил Митя, не очень понимая. — А что — насчет Соловцова?

— Возьмут его на лодку, товарищ лейтенант?

Митя внимательно посмотрел на дневального. Это был гидроакустик Олешкевич, невзрачный востроносый паренек, большой приятель Границы.

— Не знаю, — сказал Туровцев. — Посмотрим. А вам нравится Соловцов?

— Ох, отчаянный, — с восторгом выпалил Олешкович.

— Если появится, доложите немедленно.

Спускаясь по лестнице, Туровцев пришел к окончательному решению: Границу до понедельника не трогать. Будь что будет. Если командир спросит — совру, что звонил в комендатуру и мне отказали. А вообще-то с враньем пора кончать. На базе вранья никакую новую жизнь начать невозможно.

— Н-да, — бормотал он. — Так что же делать, братцы? Братцы ленинградцы, куда же мне деваться?..

«Чтоб начать новую жизнь, нужно прежде всего расстаться с Тамарой. Это не всякому объяснишь, и вряд ли Тамара что-нибудь поймет. У Горбунова погибла жена, у механика вся семья. Вывод: лейтенант Туровцев должен бросить любовницу. Нелогично и глуповато, однако совершенно необходимо. Нельзя жить общей жизнью с этими людьми и не приносить жертв. Как ни коротки наши встречи, Тамара занимает слишком много места. Достаточно ей надуться, и я ухожу с занозой в мозгу и уже не могу думать о деле. А сколько времени уходит на подготовку свиданий, каждый раз нужна новая версия, все должно быть продумано на десять ходов вперед. Расстаться — это значит прекратить утомительную и унизительную ложь, отравляющую мои отношения с командиром. Как знать, может быть, именно она и мешает нам стать друзьями. Ложь до сих пор не разоблачена, но от этого не легче, она висит в воздухе, командир ее подозревает. Впрочем, и это не важно — подозревает или нет, — важно, что мне так кажется, боязнь разоблачения лишает меня достоинства, а мне не к лицу никакая боязнь.

Раз решено — незачем откладывать. Сейчас это невозможно. Значит, вечером».

Под аркой Митя увидел Горбунова. Командир стоял у кипятильника, с каким-то батальонным комиссаром. Узнав Ивлева, Митя подошел и поздоровался.

— Здоров, штурман. Как она — жизнь?

— Как видите, товарищ батальонный комиссар. Живем.

— Говорят, богато живете.

— Желаете взглянуть?

— Обязательно. Только сперва покурим. — Он протянул Мите портсигар и дал прикурить. — Обстановку знаете?

Коротко и очень ясно, только однажды заглянув в блокнот, чтоб проверить цифру, Ивлев рассказал обстановку: освобожден Тихвин, вражеские войска под Ленинградом отброшены на исходные позиции. Затем бросил окурок в огонь.

— Пошли?

— Скажи мне, Николай Николаевич, — спросил Горбунов, не трогаясь с места. — Воевать мы будем?

— Подводный флот?

Горбунов кивнул.

— Обязательно, — сказал Ивлев. — Я, например, собираюсь идти.

— С кем?

— С первым, кто пойдет.

— А! Тогда, значит, со мной.

Они поглядели друг на друга.

— Возьмешь?

— Как я могу не взять?

— Свои права я и без тебя знаю. Я по существу спрашиваю. На малых лодках каждый лишний человек — обуза.

— Это когда он лишний.

— Спасибо.

— Не за что. Только уж будьте любезны — справочку…

— Какую тебе еще справочку?..

— Медицинскую.

Поднялись в «первую». Открывший дверь Олешкевич поначалу немножко растерялся, но, впустив пришедших в кухню, отступил назад, гаркнул «смирно» и с шиком отрапортовал. Ивлев пожал руку дневальному, а Горбунову подмигнул: служба!

— А как же, — сказал Горбунов с высокомерным видом. — Чай, мы флотские…

Осмотром кубриков военком остался доволен. Похвалил за ленуголок. Горбунов жестом переадресовал похвалу помощнику. Митя вспыхнул.

— Я тут ни при чем, товарищ батальонный комиссар, это комсомольцы сами…

Ивлев посмотрел на него и засмеялся.

— Ты, лейтенант, я вижу, еще не проник в суть руководства. Матрос отличился — и ты молодец. Значит, обеспечил. А завтра он напьется, надебоширит, ты тут ни сном ни духом, а я с тебя спрошу.