— Д-да, конечно…

— И строже, чем Граница?

Митя молчал, вздыхая.

— Не скрою, я сегодня остался доволен штурманом. Поэтому я мягче отношусь к помощнику, хотя его безответственность граничит…

Громыхнула кремальера, и в отсек заглянул боцман. Штурману повезло — он так и не узнал, с чем граничит безответственность помощника.

— Товарищ капитан-лейтенант, — сказал Халецкий с хитрым видом. — Тут до вас Туляков просится.

— А! — сказал Горбунов, ласково оскалив свои волчьи зубы. — Пусть зайдет.

— Только он, как бы вам доложить… — Боцман фыркнул.

— Ну, ну?

— Совсем бусой, товарищ командир.

Мите показалось «босой» — это его удивило. Он удивился еще больше, когда вошел Туляков. Старшина был обут в валенки, укутан в овчинный тулуп и совершенно пьян. На его раскрасневшемся потном лице было разлито блаженство.

— Товарищ командир корабля! — возгласил Туляков. При этом он так рискованно взмахнул руками, что боцману пришлось поддержать его сзади. — Дорогой ты наш Виктор Иваныч!

Он замолк, глядя на Горбунова сияющими глазами. Все слова казались ему слабыми и недостаточными.

— Я вас слушаю, Лаврентий Ефимович, — иронически отозвался Горбунов.

Ирония в данном случае заменяла строгость. Но Туляков не заметил ни строгости, ни иронии, он пришел в еще больший восторг.

— Виктор Иваныч, — забормотал он, то простирая руки вперед, то прижимая их к груди. — Ты послушай меня… Вот, говорят, дисциплина. Дисциплина — это… — Он выпятил нижнюю губу, развел руками и даже присел, чтоб лучше выразить, какое значение он придает дисциплине. — Но опять же — какая? Со-зна-тель-ная. Так? — с неожиданной строгостью спросил он Туровцева.

Митя отвернулся, чтоб не рассмеяться. Туляков вздохнул.

— А что это значит? — Он глядел на Горбунова испытующе и лукаво. — Знаешь, нет? Ты извини, что я тебя так — по-рабочему. Так вот не обижайся, а послушай, что я сейчас скажу. Я завтра того не скажу.

— Ну, ну, я слушаю.

— Вот и слушай. Все будет нормально. Ясен вопрос? Вдумайся, повторять не буду. Все будет нормально. Разрешите идти?

— Разрешаю, — сказал Горбунов.

— Веди, боцман.

— Безобразие, — пробурчал Горбунов, когда хлопнул люк; было непонятно, сердит он или растроган. Затем вновь вцепился в Туровцева: — Если теперь Туляков заболеет, виноваты будете вы… Что мне с вами делать, помощник? Как будто вы и неглупый парень, но я, хоть убейте, не понимаю хода вашей мысли. Мы ведь жита не сеем, угля не рубаем, и единственное оправдание нашего с вами существования — сигнал боевой тревоги. А вы, услышав тревожный звонок, небось сами толком не поняли, что там такое трещит…

Митя вздрогнул. Это уже попахивало мистикой. Он взглянул на Каюрова, Ждановского. Механик был серьезен, но минер с трудом удерживался от смеха.

— Теперь скажите, как быть с квартирой? Будем оставлять дневального или достаточно запереть?

— По-моему, достаточно.

— Кто это должен делать? Станем на почву опыта, — быстро сказал Горбунов, видя, что Митя колеблется, — во время сегодняшней тревоги квартира была заперта?

— Нет.

— Почему?

— Там оставался краснофлотец.

— Кто? Савин?

— Нет. Соловцов.

— Соловцов?!

По тому, как изменился в лице Горбунов и переглянулись остальные, Митя понял, что совершил еще одну ошибку.

— Он сказал, что вы его знаете…

— Я-то знаю, а вы — нет. Он еще там?

— Наверное.

— Федор Михалыч, личная просьба: перед тем как лечь, расспросите Соловцова хотя бы в самых общих чертах: где, что, откуда… А завтра я с ним сам поговорю.

— Однако дорог Соловцов, — зевая, сказал Каюров. — В воде не горит и в огне не тонет.

— Может быть, наоборот?

— Не вяжись, лекарь. Наоборот. Но мне так больше нравится.

— Вот что, господа гуроны, — вяло сказал Горбунов, — если более содержательного повода для дискуссии нет — я вас не задерживаю.

Туровцев надеялся, что, оставшись с командиром с глазу на глаз, они еще поговорят, но Горбунов молча расстелил постель, включил ночное освещение и начал раздеваться. Митя тоже лег, но долго не мог заснуть: он догадывался, что командир не спит, и это ему мешало. В конце концов он ненадолго забылся, а проснувшись, обнаружил, что Горбунов исчез. Исчезновение не заключало в себе ничего таинственного, мало ли почему командир мог выйти из отсека, но Митя встревожился. Сделав над собой усилие, знакомое всем, кто когда-либо входил в холодную воду, он оторвал голову от блинообразной подушки и спустил ноги.

Дежурный сидел в центральном посту на разножке и листал негнущимися пальцами какую-то толстую книгу.

— Где командир корабля?

Дежурный с трудом приподнялся.

— На стенку сошел, товарищ лейтенант.

— Зачем?

— Не могу знать. Механик Границу присылал.

Митя стал в тупик. Несомненно что-то произошло. Но что именно? Узнать это можно было только одним способом — пойти. Идти нельзя — если б командир нуждался в помощнике, он взял бы его с собой или прислал за ним вестового. Нет, идти нельзя. Лечь спать? Спать, конечно, можно, но поди попробуй, засни…