Филипп одобрительно кивнул.

– Еже делать буде с мертвяками? Отволочити в лес?

– Нет. Оставим послание тем, кто еще не понял, что времена меняются.

Бакан растянул губы в улыбке.

***

Много времени для дум дает русская дорога – день за днем, неделя за неделей. Филипп почти не спал и все думал, пока на распутье не попрощался с братьями. Основная колонна во главе с Акимом, сотней наемных рабочих, под охраной тунгусов, сопровождавших обоз, выросший в ходе попутной перепродажи на три сотни подвод направились в Храм Солнца, а путь Филиппа лежал в Красноярск, где в статусе воеводы доживал последние денечки Мартемьян Захарович.

С тех пор, как Красноярский уезд передали в управление Енисейскому разряду, ходили слухи, что уездным красноярским воеводой правитель Енисейского разряда поставит своего человека. В общем-то и без слухов это было логично. Но пока они пировали со старым другом-воеводой – пили хлебную водочку под звуки рожков и балалаек. На радостях охочий до всяческих услад Мартемьян даже раскурил табаку с опиумом, после чего плясал с девками целый час. Действовал он на него странно. Визгу, шуму и смеху стояло на три версты кругом.

Сутки отдыхали они, Мартемьян Захарович радовался богатым подаркам, новому жалованью, но больше всего – оглушительному успеху Филиппа в Урге. Глубокой ночью, когда оба были уже мертвецки пьяны, они стояли на восточном острожном мосту, смотрели в ночную тайгу, как когда-то в отвоеванном ими Причулымском остроге.

– Сукин ты сын, Филипп, – говорил Мартемьян Захарович заплетающимся языком, расплескивая вино из кружки, – я скажу тебе как на духу, умней тебя дьявола, я никого не встречал!

Наутро Мартемьян Захарович выглядел бодрым как умел выглядеть после пьянки только он. У Филиппа еще кружилась голова, он пил полюбившийся ему китайский улун с хвойным запахом, от которого ему становилось лучше.

– Пришло время поговорить о делах, братец, – сказал он, присаживаясь рядом с Завадским.

Филипп бросил на него взгляд.

– Су верно с Истомой ты угадал. Дондеже в прошлую годину на почетное место помершего от зубной боли енисейского дьяка прислали с Сибирского приказу нового боярина, а вкупе стрелецкого полковника Василия Харю, при овом чужеяд карась некий Авдей Гузнов, полуполковник. Сведалось, Гузнов тот хаживал в Крымские походы…

– Ага.

– И бывати он в те крымские годины у Истомы десятником. Нраву он лихого, разбои поставил на поток, деянится дерзко. Уже дважды горел, подменив ясачную пушнину с государева обоза на драную, да посек до смерти какого-то польского писаря, а все яко с гуся вода.

– Значит спелись черти?

– Худо, братец, в том еже разъезды Гузнова кроют все пути в Красноярск и ниже до Причулымья. Покамест Истома грабит наш уезд и тебя, его разъезды убирают всех жалобщиков да челобитчиков. Посем свой человек сидит у него в приказной избе Енисейска.

– Значит пришло время и нам наведаться туда.

– Хочешь перекупить полковника?

– Не-ет, – протянул Филипп, – нам надо убивать сразу двух зайцев.

– Воеводу? – удивился приказчик.

– Что слышно о нем?

– Су, ведомо вмале. Окольничий. Воевал при царском воеводе с разинцами. Хотя и богат, ин сказывают лихоимец преогромный, обаче никто не видывал, яко он поборничает. А вот еже хитер яко черт – весно. Чудно токмо, сказывают боле добра любитель он богобоязненный храмов и церквей. Наказал в коегаждо остроге, совсельно малые выстроить по трехкупольному храму.

– Да? – заинтересовался Филипп.

– Сам же по полдни бывает не вылезает из храма, ни даже самолично кануны на клыросе петь охотник.

– Сумеешь организовать встречу?

– Да сие, братец, деяние вовсе несложное. Уж давно зазывает он меня в Енисейск.

– Зачем это?

– Яко зачем? Еже бо он самолично снял меня с воеводства. Да все тяну я под разными изветами… То дескать дороги размыло, то Енисей льдом не окреп… Ин стало быть едем?

В горницу вошла упитанная девица, поставила на стол кувшин квасу. Оба смотрели на нее, а потом Мартьемьян вдруг ухватил ее за задницу. Девица с визгом отскочила, а воевода захохотал.

– Да, едем, - сказал Филипп, - но сначала мы кое-что сделаем. Есть тут у тебя грамотные архитекторы?

Мартемьян Захарович округлил глаза.

– Хто?

***

Енисейский воевода Михаил Игнатьевич – не в пример бывшему Томскому коллеге был человеком по-настоящему влиятельным, причем не только в Сибири. Почти все Енисейские воеводы – самого крупного до петровских реформ сибирского разряда были наизнатнейшего происхождения и высочайше титулованы – бояре, окольничие, постельничие, происходили из древнейших родов какого-нибудь Аскольда или Венцеслава, который постирал онучи князю Владимиру в десятом веке или подал кружку молока и пряник в форме лошадки малолетнему сыну Рогнеды Рогволодовны. И имели за плечами серьезный послужной список – как правило, военное прошлое или активное участие в подавлении бунтов. Михаил Игнатьевич тоже обладал всеми этими титулами и заслугами, и роду был древнего и знатного – шедшего от брата какого-то чеха из Священной Римской империи, который привез в Москву невесту Василия Первого в четырнадцатом веке.