Прозвучало это жалко в таком бедном дворе – ни скотины, ни лабазов, ни огородов. Черная изба – будто мертвый сруб гаревый.

Ребенок молчал, продолжая беззастенчиво пялиться на путников.

Мужики посмотрели хмуро на безмолвную стену острога.

– Уж лучше свисты разбойные, чем тишь такая, – озвучил всеобщий страх Антон и нарвался на проклятия.

– Воротиться надобно. Большо повезет – тунгусов сыщем, обменяем на ножи, Макар выплавит в топоры.

– Твоя правда, – повеселели все.

– Дойдем уж вровень по слободке, и взад. Вассиан и сам не велел в острожек ходить, скверной мараться.

– Так и быть.

Дивясь нищете подострожной деревушки, путники все-таки встречали признаки жизни – то петух кукарекнет, то закричит кто-то пьяно в избе, то лошадь взоржит. У шестого двора послышались крики и даже смех. Добрались, ближе к стене у ручья неожиданно обнаружили вероятно всех жителей – на дворе теснилось мужиков восемь все тощие, с дикими глазами, босые почти все, кроме двоих в лаптях, рубахи – перелатанные, рваные. Окружали они избитого тунгуса, привязанного за шею к тыну. Тунгус казался уже неживой – глаза заплыли на окровавленном лице.

Дикие лица мужиков обернулись на четверку путников.

– Доброго дня, христиане! – поприветствовал их Савка.

Никто не ответил и не кивнул даже. Мужички в ответ смотрели молча, недобро. Один крестьянин с щучьим лицом, лишь задрал острый подбородок и прищурил глаз.

– Вы кто такие будете-то? – спросил он нахально.

– Пашенные мы с Урюпа, хлеба на продажу привезли.

Половина мужиков при этих словах усмехнулась, переглянулась, а остальные поглядели на ноги путников – у всех, включая немого на ногах были пусть и старые, но сапоги.

Все сверлили взглядами путников, телегу – неприятно, люди вроде и русские, а холодком веет.

– Опоздали мы на ярмарку? – с улыбкой пробасил Данила, незаметно отступая к телеге, где припрятана под мехой была дубинка.

– Да уж опоздали! – засмеялись мужики. – Да ничаво, у нас ярмарка вишь от пасхи до пасхи. Хошь степняка на хлеб обменяем? Добрый раб, а? Токмо чур сапоги впридачу. И лошадку! На ней теперь же не доедете в свой Урюп – киргизы по дорогам рыщут, а вы к запощению привычны али как… раскольщички?

– Сице сталось, православный православных у вас привечает? – Данила с трудом гасил ярость улыбкой.

– Кому православный, кому – веры изменщик.

– Хороши разговоры на краю земли. А повеселей песен у вас нет?

– Воротимся, – шепнул ему Антон, тронув за плечо.

– Амо же вы, православные? – закричал щучьелицый видя, как путники поворачивают вместе с телегой. – Обождите! Обменяем твой хлеб на вареную крапиву да на жареную саранчу!

– Молчите! – яростно шептал Антон сутулясь и напряженно двигая лопатками. – Пущай смеются, лишь бы уйти.

Смех и шутки, летевшие в спину вскоре действительно утихли, путники дошли уже до конца деревушки. Надвигался вечер. На душе немного полегчало – вроде бы страшное позади, но все же указание Вассиана осталось неисполненным.

– Что Вассиану скажем?

– Да так и скажем – едва ноги унесли.

– А бо можа испытывал нас Вассиан, а? А мы не дошли-то?

– Убо испытание – на плахи под топоры казацкие угодить?

– А большо и то!

– Скоморошничаешь да не весело!

– А я честно скажу, братья, – серьезно хмыкнул Савка, гладя лошадь, – ежель меня на угольях жечь начнут казаки, не верю еже хозяином своему языку останусь.

– Не болтай, Савка! Честно скажем Вассиану – в посаде мены нет. Народ о топорах и косах не ведает, травой-бурякой питается, на лягушек ватагами ходит. Да у них даже копалок нет! Сами видели.

Все повеселели.

– Дело говоришь!

– Поди сами живут грабежами. А с такими грешно дела ведать.

– Воистину прав Вассиан – сатанеет мир.

Тут из-за последнего дома на четверку выскочил низкорослый полуголый мужичонка с подбитым глазом.

– Куда же вы, люди добрые?

– Чего тебе? – строго спросил Антон.

– Да вы не обижайтесь на этих босяков бездельных! Хлеб нам надобен – обменяем на что хотите.

Путники остановились.

– Ты почем знаешь? Ты кто такой?

– Я Васька, сын Бармошки. Тута из переселенцев.

– Да не бреши, Васька, нешто есть у вас топоры да косы?

– И топоры и косы есть, новехонькие. И гвозди есть даже и лодки, если надобно.

– Откуда же тут?

– Да вы окраю слободу обошли. Вона там избы добрые, – мужичонка махнул рукой на запад, Климов двор, хочь бы, у него хозяйство большое, все есть. А хлеба нет. Мы казенного ждем, горемыки, да пожаров боимся.