С братьями дело обстояло иначе. В воскресенье Мабель провожала их в город. Люк смотрел только на нее, шел рядом, глубоко дышал, чтобы уловить запах яичного шампуня в ее волосах. Марк и Матье шли в сторонке, бросая косые взгляды на белокожих девушек, они их и боялись, и желали. Мабель часто оборачивалась, ловила эти взгляды, и это ее веселило. Она специально вводила их в краску, подробно объясняя, как целоваться с языком, приводила в пример двух ужей, которые переплетаются, лежа в теплой луже. Они слушали, краснели, но советы мимо ушей не пропускали. Что касается Люка, то он не понимал, зачем засовывать язык в чужой рот, для чего это нужно, после того, что она показала ему рукой. Во время каждой прогулки Мабель замедляла шаг у пансиона Брока, ее взгляд менялся, и она на несколько мгновений замолкала.

Девушки, казалось, совсем не интересовались ее братьями. Это отсутствие интереса было обратно пропорционально тому эффекту, который Мабель производила на молодых людей, эффекту все более сильному, потому что сам дьявол или Бог, тут кто что говорил, лепил из нее все более желанную девушку.

Возможно, если бы Марк и Матье посмели пригласить какую-нибудь городскую девушку на виадук, чтобы показать, на что они способны, у них бы что-нибудь и получилось. Может быть, девушки перестали бы видеть в них деревенщину в тяжелых ботинках. Ни тот, ни другой еще не подозревали, что женщины мечтают, чтобы им предложили то, чего они желают, но предложили просто так, ничего не спрашивая. Если бы только братья об этом догадались, все бы пошло по-другому. Но девушки проходили мимо, не замечая их, и мальчишки не расстраивались, лишь сравнивали про себя каждую встречную с Мабель. Они восхищались сестрой, обожали ее и каждый раз убеждались, что ни одна девушка с ней не сравнится.

Мальчишки старались утихомирить свои тела. Мабель же никогда с этим не боролась. Они стеснялись того, что чувствовали, непонимание ситуации постоянно держало их в напряжении. Но в их отношениях с сестрой все же сохранялось братское равновесие, как тогда, на виадуке. Разве такое может когда-нибудь измениться? Они еще долго приходили на виадук, даже когда окончили школу. Все веревки были целы, не было ни одного несчастного случая вроде тех, о которых рассказывают в местных газетах крупным шрифтом, обязательно с фотографией, не очень четкой, чтобы не травмировать особо чувствительных читателей. Нет, их ждала другая драма, бескровная, которая развернется однажды в августе.

Мабель назначала встречи на берегу реки, всегда в одном и том же месте, под большими развесистыми дубами, там, где земля была покрыта зеленым мхом, пружинистым, как матрас. Она всегда приходила первой, но не из вежливости, а потому что хотела в одиночестве насладиться тем, с каким желанием будут смотреть на ее силуэт, как будто в первый раз, как будто она была главной.

Брать или отдавать — было только ее решением. Она долго тренировалась, оттачивала удовольствие, для чего брала отлично отшлифованную деревяшку, пряталась под одеялом, растянутым между коленями, и зажимала в зубах простыню, чтобы ее не услышали, когда удовольствие нарастало, а потом выплескивалось наружу. Позднее она научила мальчиков, каким именно образом ее ласкать, показывала им свой секретный цветочек, который будоражил ее плоть; сначала они водили пальцем, потом языком, а она отдавалась инстинкту. Лучшее, что она могла придумать, чтобы расширить границы собственного тела, было разделить его с другим человеком, который все знает о ее желаниях. Вскоре о деревяшке было забыто. Удовлетворив первое желание, она направляла крепкую плоть в свою, мягкую, и искала взгляд того, кто сначала отводил глаза, но в конце концов попадал в омут ее зеленых очей. Потом она расслаблялась, уже ничего не видела вокруг, погружалась в себя, задыхалась, стонала, изворачивалась так, чтобы в нее вошли как можно глубже, чтобы ее обожали и освобождали. Пик удовольствия сопровождался то словами благодарности, то проклятиями. Шум воды, ее движение помогли ей высвободить источник, что находился у нее между бедрами. Она была такой — удовольствие накатывало волнами.

Мальчишкам было запрещено кончать в нее. Беременность была худшим, что могло с ней случиться. Мысль о том, чтобы в ее возрасте подтирать попу малышу, ее отталкивала. Личная свобода была для нее единственной возможностью, а вновь и вновь испытанное удовольствие являлось одной из форм этой свободы. Она в любом случае знала, как это происходит у мужчин, как именно их тело готовится высвободиться, и это было похоже на побег из сумасшедшего дома: она понимала это по тому, как меняется ритм и учащается дыхание. Тогда она твердым голосом требовала выйти из нее и начинала поглаживать, внимательно следя за тем, что делает, как будто речь и шла только о ласках и ни на что иное рассчитывать больше нельзя. Когда все заканчивалось, мох, кора деревьев и кожа пропитывались запахом спермы. И это тоже было своего рода пиком удовольствия, она чувствовала себя живой, видя, как ее партнер каждый раз как бы умирает, но уже надеется на новую встречу.

В этот раз избранный был подмастерьем плотника, он смазывал себе руки маслом перед свиданием. Сначала она услышала шум отодвигаемых еловых веток, потом тяжелые шаги и наконец увидела его. Она догадывалась, о чем думает этот молодой человек, думает постоянно, догадывалась, что кроется за словами. Пуговицы у нее на платье легко расстегивались, она чуть приподняла подол, показывая коленки и то, что скрывала желанная темнота. Мабель питалась животной силой плотника, силой, что концентрировалась в одном месте, и тот превращался в предсказуемого и ручного волка.

Она отвернулась, уперлась руками в прохладный мох, который покрывал ствол дерева, и чуть выгнулась, улыбаясь реке. Солнце золотило водную гладь, лучи пронзали ее. Молодой человек не двигался, он застыл, обезоруженный. Он хотел сказать ей, что недостоин ее красоты, но его губы сложились лишь в молитву. Низ живота обжигало, как лавой, и сердце молчало, он его уже не слышал, даже не чувствовал. Потом его качнуло, как будто небо опрокинулось, и осталась только девственная ночь, о которой он потом и не вспомнит. Он будет помнить лишь о том, что впереди у нее — лишь кристально чистый источник света.

Она сама задрала платье до пояса. Он подошел, отбросил со лба волосы, наклонился, закрыл глаза и выдохнул ей в шею, чуть отклонясь, чтобы еще немного насладиться моментом. Не открывая глаз, он начал нежно ее гладить. Мабель почувствовала, как он пальцем провел по ее губам, и как будто легкая рябь прошла по августовскому ручейку. Она просунула руку между ног, чтобы посмотреть, готов ли он, и ввела в себя. Он стал медленно двигаться, иногда останавливался, чтобы продлить удовольствие, потом снова двигался, пытаясь постичь то, что всегда было ему недоступно, постичь ее тайну, понять, почему только ей удается зажечь и поддерживать его огонь. Она полностью отдалась на волю накатывающих волн внизу живота, у нее перехватывало дыхание, и ее жизнь сосредоточивалась в этой точке, как будто они были сиамскими близнецами.