Упир попытался коснуться Василисы, но та отступила на шаг.

— Не надо объятий, пошли.

— Куда? – мертвяк не мог прицепиться к эмоциям и с голоду злился сам.

— Вперед, там журчат воды Смородины.

— Так не терпится увидеть муженька? А ведь он лгал тебе все это время, не веришь, смотри! — Велимир сделал пасс рукой, и Василиса увидела корчму, Огана и незнакомого мужчину в форме поповича. Сердце болезненно сжалось.

«Тут все просто. Мы были сговорены с детства. Естественно, Василисе никто не сообщал. Мой отец искренне считает, что молодые должны вдоволь нагуляться перед свадьбой, тогда сильнее ценить будут стабильность внутри семьи. Но когда настал черед клятв, оказалось, что царевна вместо брачного венца предпочла суд богов», — неторопливо рассказывал князь, попивая черный кофе из яркой глазированной чашки.

Василиса почувствовала, как поднимается со дна души кипучая ярость. Почувствовала и приказала ей улечься немедленно туда, где была. Вот выйдет из Нави, поймает своего змея за хвост и выщиплет все перья до единого, пока не сознается тот, каким таким образом он ее на себе женил, да еще согласия не спросив. А потом забыл сказать об этом. Не то чтоб она была против, но понять, что за ерунда творится, очень хотелось. Но вот упиру до этого не должно быть дела.

— Конечно, тороплюсь, и так задержалась тут из-за тебя дольше положенного. Ни тебе завески вышитой, ни пира царского. Только мокрый снег Нави. Я, конечно, знаю, что в древние времена свадебный ритуал совмещался с погребальным обрядом, но уж никак не думала, что отец с сударем Гором Смогичем окажутся так старомодны.

Круглые, словно блюдца, глаза упира стали ей наградой.

— То есть, это правда?

— А ты как думал? Что мой батюшка родной свою кровиночку по собственной воле на откорм упиру отдаст? Велимир, хороший мой, ну ты чего? Пошли, не стой.

Мертвяк растерялся окончательно. Он не знал, что и думать. В Нави солгать нельзя. Можно юлить, недоговаривать, его к этому готовили, об этом постоянно говорил Учитель. Учителю Велимир верил, именно он нашел едва живого мага, поделился своей кровью, силой, знаниями. Именно он указал на нелюдимую чернокосую девчонку и сказал, что такая пойдет за ним в огонь, в воду, да хоть к самой Макоши на порог. Велимир не верил, присматривался. Девка как девка. Упряма, не глупа, красива, не заносчива. Амбициозна и при этом мнительна. Не самый плохой женский букет. Но учитель настаивал, а тут еще, как специально, Лазарев со своими притязаниями: как не защитить студентку? Защитил на свою голову. Лишился всего, но учитель был доволен, он говорил, что любовь этой глупышки важнее должностей и званий. И действительно суд оказался не так страшен, как можно было предполагать, да его сослали в дальний феод, но не разжаловали до простого врача, а повысили. Велимир помнил, как стоял, ничего не понимая, и вдруг к нему подошел царский помощник, посмотрел пристально, покачал головой в такт своим мыслям и произнес: «Надеюсь, вы знаете, что спасли от гибели не простую студентку». В тот же вечер Учитель раскрыл секрет, кем является молодая любовница Велимира. Лекарь от ужаса едва не рвал на себе волосы. Переезд в Восточный феод теперь казался спасением, но Учитель лишь расхохотался на все жалкие обещания пресечь общение с Василисой. «Глупец, неужели ты забыл все, чему я тебя учил. Для того чтобы получить долгую жизнь и продолжать дело Мертвого бога, нам нужно две жертвы. Одна с крепкой связью, способная вывести твою душу из Нави, и вторая с крепким телом, способная носить тебя не одно столетие. Тело мы найдем, а вот связь с девчонкой плети сам. Готовься, настанет черед, и ты во имя нашего бога, сделаешь шаг во тьму».

В Нави невозможно солгать, но в Яви легко. Неужели все эти годы Учитель водил его за нос? И он нужен Культу не как полноправный член, а как жертвенный баран?

Тем временем Смородину было уже не только слышно, но и видно. Ее темные воды обволакивал кисейный туман. То там, то тут сновали души, сумевшие найти путь и теперь без устали стиравшие свои призрачные рубахи.

— Куда ты меня привела? — Велимир с ужасом глядел на воду. — Я просил тебя вернуть меня в мир живых. Ты обещала!

— Так я и держу слово. На том берегу Явь. Иди. Хочешь, могу зайти в воду вместе с тобой. – Василиса стала так, чтоб перегородить путь к отступлению. Велимир понял, что у него нет шанса улизнуть, ощерился зубастой пастью и бросился на Василису. Но девчонка и тут не оплошала, она словно знала, что навий поступит именно так. Отступила назад и в бок, занесла клинок, зажмурилась и рубанула.

Это в мире живых упиры быстрее и сильнее любого мага. В Нави это просто отяжеленная грузом вины, исковерканная содеянным душа.

Раздался всплеск воды. Василиса открыла глаза. Тяжелое тело мага, шипя и пузырясь, растворялось в Смородине, оставляя после себя лишь грязную рубаху. Василиса села на корточки, желая притянуть несчастную душу к себе.

— Не тронь. Сама отстираю.

Позади стояла Макошь с головой Велимира в руках. На глазах у Василисы голова стала сохнуть, белеть, пока не превратилась в гладкий череп.

— Зажгись! — приказала Двуликая. Глаза черепа вспыхнули зеленью.

Богиня подняла с земли крепкую палку, водрузила туда череп и протянула Василисе.

— Держи, жрица моя. Ходи по тропам сна тайным и явным, связывай воедино прошлое и будущее, будь судьей, как сама судьба, и всегда помни, кто ты.

Василиса сглотнула, пригладила вставшие дыбом волосы и взяла череп. Стоило коснуться гладкого дерева, как исчезла река, богиня и лес. Кругом снова тьма и неизвестная тропа под ногами.

— Советую приказать мне потушить глаза, иначе ты не увидишь огня, что зажёг твой супруг, — произнес череп, и Василиса едва с испугу не выронила его из рук.

— Велимир? – Возникло стойкое желание закопать этот «подарочек» в мерзлой земле Нави и сказать, что так всегда и было.

— Упаси Макошь! Душа Велимира ушла на перерождение. Я твой Хранитель. У всех ведьм есть такие. У яг — коты, у мор — черепа.

— Так что, теперь мне тебя Пушком назвать, связать лежанку, да молоком из блюдечка кормить? – Напряжение долгих дней блуждания по Нави, служения Макоши, страхов, переживаний наконец спало. Василису разобрал смех.

Череп молча ждал. Смеется хозяйка, значит, жива, собрала себя из осколков, подняла голову и узрела свет.