— Нулька, — шёпотом позвал Петрович богиньку, — сделай гравитацию побольше, чтоб маленько задолбался.

— Он же робот, что ему будет, — вскинула брови наивная девушка.

— Не знаю, пусть хоть батарейку немного посадит.

— Не хочу, — надулась Нулька.

И все дружно пошли на мостик.

Безопасник, коего звали Илья Потёмкин, а Петрович за широту плеч и обхват синтетического бицепса быстро окрестил чугунным Муромцем сбежавшего с броненосца-однофамильца «Потёмкин», тоже закинул по пути вещи.

Все заняли места и пристегнулись. Пилот, прежде чем заняться приборами, извлёк из кармана три распечатанные на принтере картинки размерами десять на пятнадцать и прилепил их над лобовым стеклом. На рисунках изображались гримасы, стилизованные под мультяшного подростка из комиксов: вот сосредоточенная до невозможности физиономия; вот сияющая от радости улыбка; а вот задумчиво приподнятая бровь.

— Это зачем? — тут же поинтересовался Иван, вглядываясь в картинки.

— Это очень важные эталоны, — ответил пилот и состроил радостную мордаху в точности как на бумажке.

Петрович замахнулся, словно хотел дать подзатыльник этому клоуну, но передумал.

— Давай стартуй. Только самый малых ход.

— Есть, самый малый! — бодро отрапортовал пилот, пощёлкал тумблерами, которые никто в здравом уме не поменяет на новомодные голограммы или сенсоры, и положил руки в белых перчатках на штурвал.

А в следующий миг всех вдавило в кресла.

— Падла! — завопил Петрович, потому как двигатели вышли на форсаж сразу, без медленного повышения тяги.

Только через три секунды ускорение немного снизилось.

— Ты нас угробишь, дебил бракованный!

— Всё пучком и в пределах погрешности! — радостно вскинув руки, закричал Женёк.

— Мы чуть сознание не потеряли!

— Не-е-е-е! У меня датчик стоит. Как только кровь из-за силы тяжести не доходит до процессора, тот начинает греться. У людей как раз в это время наступает гипоксия, и они гаснут, как старые лампочки.

— Свят-свят-свят, — пробормотал Потёмкин и перекрестился. — Думал, меня уже ничем не напугать, ан нет, есть ещё способы.

— Топи до упора! — заорал Иван, глядя, как с пути «Синей птицы» спешно убирались автоматические орбитальные буксиры и дерижопли частных таксистов.

— Есть, до упора!

— Поворачивай! — вопил Михаил, выпучив глаза на быстро приближающийся прямо по курсу сухогруз, тяжёлый, словно астероид.

«Птица» не вышла из форсажа, но сработали манёвренные движки, развернув ось корабля под углом к прежней траектории. Если звездолёты умеют дрифтовать, то это было именно оно. Для полной картинки не хватало ударной волны разорванного вакуума и оставшегося за кормой инверсионного в нём же следа, как это рисуют в дешёвых киношках.

— Падла! — надрывал глотку капитан,

— Камикадзе долбаный! — вторил ему Михаил.

Сухогруз приближался всё быстрее.

Он промелькнул под брюхом у «Птицы», причём два звездолёта разминулись всего в ста метрах друг от друга на скорости в полторы тысячи метров в секунду. Если бы врезались, оба рассыпались на молекулы, но поток ионов, вырывающихся из ускорителей маршевых двигателей, и так наверняка погнул какую-нибудь антенну на сухогрузе.

Петрович, предвидевший сей неприятный нюанс, аж поморщился, как от боли.

А затем движки вырубились, отчего ускорение пропало, и корабль перешёл к прямолинейному движению по инерции, но экипаж продолжал таращиться в лобовое стекло, не решаясь нарушить тишину.

Тем временем пилот вытащил из кармана ещё один рисунок, где изображалась физиономия чопорного сноба, приклеил рядом с остальными и начал вещать:

— «Синяя птица» вышла в исходящий прыжковый сектор в штатном режиме.

Он улыбнулся и нежно провёл ладоням по приборной панели.

— Я уже влюбился в эту малышку. Чую, мы с ней ещё позажигаем.

— Не, княже, я с этим психом никуда не полечу, мне одного психа хватит, — страдальчески протянул капитан и многозначительно глянул на Ивана, мол, вот он, второй сумасшедший. — У меня чуть инфаркт не случился.

— У меня тоже, — пробасил Потёмкин и снова перекрестился. Вообще, было забавно смотреть, как здоровенный киборг закатывает глаза и бубнит молитву.

Иван сделал глубокий вдох, переводя дух после экстремального манёвра, и поискал глазами Нульку. Богинька нашлась в самом уголке, словно стеснялась присутствовать, как ребёнок, который боится чужих дяденек. Но княжич понимал, что дело не в этом, но что придумать, не знал. А придумать надо обязательно, ведь если сердце корабля войдёт в штопор депрессии, будет вообще туго.