Шварц пожал плечами и ударил дверь ногой.

Чудесный хлипкий замок легко сломался.

Я шагнула вперед – и рефлекторно задержала дыхание, будто ждала, что пола подо мной не окажется. К счастью, пол был на месте.

На месте было и все остальное.

Снегин, видимо, любил заходить сюда и мечтать в этом антураже долгими зимними вечерами…

Шварц усиленно делал вид, что его ничего не шокировало. Впрочем, он, наверное, и не такое за жизнь повидал, но уж от умника Снегина подобного никак не ожидаешь.

– Добро пожаловать в мою жизнь, – весело сказала я, ткнув цепь носком туфли.

Железная миска, задвинутая в угол. Гвозди и молоток на тумбочке. Опущенная штора.

Все осталось так же, как при мне. Очень мило, аж до слез!

Шварц хотел задать вопрос, но не мог сформулировать.

Я решила ему помочь.

– Да, вот здесь прошла большая часть моего замужества. Если я хорошо себя вела, меня выводили гулять. На поводке, естественно.

Выгуливал он меня, как положено.

На рассвете, когда никого на улице нет, вытаскивал голой на улицу. Я даже не кричала, не плакала – команды «голос» никто не давал. За такую вольность можно было получить ремнем по лицу.

Снегин предпочитал дрессировать кнутом, а не пряником.

Я изо всех сил пыталась смотреть на ту женщину на цепи со стороны, не становиться ей. Руки все равно начали трястись.

– Иногда он заставлял меня ходить в туалет на улице, как будто правда собаку выгуливал, – улыбнулась я. – Я была голая, он меня тащил вдоль дороги, потом заводил под куст, и стоял, ждал… Специально утром, когда никого еще нет, даже… коллег-собачников. Я каждый раз молилась, чтобы никто не увидел. Такой стыд…

– Представляю, – мрачно кивнул Шварц.

– Вряд ли, – я покачала головой. – Если я жаловалась, что мне тут сидеть неудобно, он хватал молоток и гвозди и грозился прибить меня к полу… Очень правдоподобно, я каждый раз немного седела после этих сеансов внушения. Он редко меня бил, но как-то раз в таком порыве зарядил по руке… Вообще, со Снегиным было жить весело и страшно. Не знаю, успели ли вы заметить, но он вообще… чудак.

Шварц выразительно поднял брови, уточняя, то ли слово я использовала.

– Да, – кивнула я. – Он… необычный. Праздники любит, например. Все подряд. Все отмечает. Масленицу, день Святого Патрика, Пасху, Троицу, Хэллоуин… В общем, ни одного буднего дня у человека нет. На музыкальных инструментах играет чудесно, особенно на пианино. Книжки любил мне читать долгими зимними вечерами. Вслух, с выражением. Стихов много знает… Гёте в оригинале… Очень здорово читал, жаль, я немецкого не знаю.

– Анна! – взмолился Шварц.

– А что вы хотите услышать? – я пожала плечами. – Я свой курс лечения в психиатрии прошла, о стену головой биться не буду от травмирующих воспоминаний… Хочется, конечно. Но не буду. Некрасиво это. Невежливо даже.

Шварц хотел меня поддержать, помочь мне, но не знал, что делать.

Да и если бы знал…

Тогда меня уже никто не спас.

Когда муж бил ремнем. Когда вынуждал есть несвежую еду из миски. Когда заставлял часами сидеть, не шелохнувшись, у его ног.

Я вдохнула еще – настолько глубоко, насколько умела, сморщилась от запаха тухлого мяса. Нет, здесь нет никакого мяса, это мне показалось…

– Он любил издеваться особо жестоко, унижать в самом необходимом, – я старалась говорить быстро и без эмоций, будто мне нужно было сделать отчет. – Одеться не давал, только для праздника. Если холодно – мог постелить что-то на пол. Как-то раз заставлял есть мясо… оно было испорчено. Тыкал лицом в миску. Следил, чтоб я жевала. А потом я считала секунды, пока он выйдет, потому что боялась сблевать при нем. Он бы заставил съесть рвоту… ну, знаете, собаки же иногда так делают. Он уходил на работу, а я была заперта здесь, в туалет не могла выйти. Оставлял ведро. Или унижайся, или терпи. Про месячные рассказывать или не стоит?

Шварц усиленно заморгал, будто пытаясь очнуться от дурного сна.

– Я… Слушайте, это, наверное, глупо прозвучит, но я вам правда… очень сочувствую. И просто не могу поверить, что он на такое способен. Снегин, конечно, далеко не святой, но это… Особенно на фоне всех его пианино и прочих Гёте в оригинале…

– Вот именно, – кивнула я. – Он на это и рассчитывал, я полагаю. В люди меня выводил. То есть, не морил прямо, я выглядела слегка уставшей, в каком-то роде загадочной. Одевал, причесывал, даже макияж делал. И несколько часов я была куколкой, любимой женой, Нусичкой… А потом – опять на цепь. Хотя нет, ладно. Иногда он меня баловал. Могла несколько дней прожить по-человечески, порой по-королевски даже. В эти моменты он обожал меня так – в каждой детали – что я начинала сомневаться в реальности происходящего. В театры водил, на концерты… Один раз совсем свихнулся и на годовщину повез наблюдать испытания ракетного движка. Зрелище незабываемое, надо сказать.

– Он разве такое мог устроить? – недоверчиво спросил Шварц.

– Он – мог, – усмехнулась я. – Как договорился, не знаю, но мне, наверное, и нельзя… А может, и рассказывать вам нельзя было. Но если вдруг что – никаких ракет, это у меня галлюцинации просто случились.

– Люблю, когда со мной делятся галлюцинациями, – улыбнулся он.

– Обращайтесь, у меня их много, я на них щедра, – улыбнулась я в ответ. – А иногда Снегин решал меня развлечь музыкой, пока я была псиной. Включал и уходил работать. Я весь день сидела запертая, а за дверью играл клавесин. Там было всего пьес десять, проигрыватель гонял их по кругу.