— Не узнают.

— Ты думаешь, я буду молчать?

— Будешь.

На лице Павла застыла неподвижная маска. Маска, за которой скрывался липкий страх и холодный расчёт. И было странно видеть всё это именно сейчас, в комнате, где лежало неостывшее тело женщины, которую они оба так любили.

— Ты скажешь, что Лиза умерла сама. От сердечного приступа.

— Да как ты…

— Иначе все узнают о том, что это ты убила моего сына. Моё слово против твоего. Как думаешь, кому поверят?

Он шагнул к ней, больно схватил за предплечье, притянул к себе, близко, так, что она видела его расширившиеся зрачки, лёд в стальных глазах.

— Скажешь кому-то про самоубийство Лизы, и я тебя уничтожу. Я уничтожу тебя, Анна.

Он разжал пальцы, чуть отступил и протянул руку.

— Таблетки. Давай их сюда. Быстро.

И она молча отдала ему пустую упаковку из-под лекарства.

***

Всё остальное, то, что было после, происходило и с ней, и не с ней.

Анна чувствовала себя механической куклой. Её как будто кто-то завел, повернув ключик до упора, и Анна двигалась и говорила на автомате. А потом — раз — и завод кончился. И когда её отец, их с Лизой отец, ставший вдруг таким маленьким и сгорбленным, однажды вечером сказал ей:

— Анечка, что же это… как же теперь, ведь Лизу надо похоронить…

Анна поняла, что наступил её предел, и она больше ничего не может. Абсолютно ничего.

А отец всё говорил и говорил. Анна слушала и не слышала.

— … я звонил в морг, они там говорят: ждите, столько тел на очереди, крематорий не справляется… Аня, ты бы поговорила сама. Я Павлу сказал, а он… я даже не уверен, что он меня понял…Анечка, ведь это не по-людски. Сколько же ей теперь там лежать…

Всеми похоронными делами занимался Борька. Он бегал, бледный, осунувшийся, взъерошенный. Звонил, ругался, договаривался. В морге царила страшная неразбериха. Толпы обезумевших от горя людей, военный кордон, бардак с документами — Анна не выдержала бы там и часа. Но Борис справился. И даже организовал зал для прощания с телом. Хотя в тогдашней ситуации ритуал прощания стал для большинства непозволительной роскошью.

Анне было не нужно это прощание. Ведь то, что лежало перед ними, уже не было Лизой.

Отец плакал. Совсем не по-мужски, а громко, с тонким прерывистым подвыванием, и этот вой резал ухо, заставлял её болезненно морщиться. Анна видела, как Борис закусывает нижнюю губу — детская привычка, выдающая его крайнее волнение, видела, как отводит взгляд охранник, стоявший у дверей. Потом отцу стало плохо, и Борька вместе с охранником вывели его. А они с Павлом опять остались одни. Оба молчаливые, с сухими глазами, словно то, что случилось между ними там, в палате Лизы, выело их душу и выпило все слёзы.

Они так и стояли. Рядом, почти касаясь плечами, и чёрная пропасть отчуждения всё ширилась и ширилась между ними, разводя их по разные стороны жизни.

***

Анна уткнула лицо в подушку и беззвучно заплакала.

Глава 4. Сашка

День не задался с самого утра. С той самой минуты, когда Сашка был выдернут из душа неожиданным приходом Ники. Он так опешил, что даже ни о чём толком не расспросил её, а расспросить бы стоило. Уже после того, как она ушла, ничего не объяснив, он вспомнил, что забыл забрать накануне из прачечной свежий комплект униформы — синюю форменную рубашку и такие же синие брюки, отличительный наряд младшего состава административного управления — и опять этот промах был связан с Никой. Пришлось в срочном порядке бежать в прачечную, благо та открывалась на полчаса раньше, чем начинался его рабочий день. Народу там было немного, но заспанная женщина, которая выдавала чистое бельё, никуда не торопилась. В отличие от него. В результате на работу Сашка опоздал.

— Поляков, ну что такое? Где тебя носит? — Елена Николаевна, которая считалась в отделе за старшую и курировала всех новичков-стажёров, смерила его недовольным взглядом. Вообще, она не была ни стервозной, ни злой, на многое закрывала глаза, но, когда начинался какой-либо аврал, заметно нервничала, суетилась и часто срывалась на крик. А если это ещё и совпадало с отсутствием вышестоящего начальства, то есть Кравца, становилась просто невыносимой.

Уловив истеричные нотки в её голосе, Сашка понял, что сегодня как раз и первое, и второе, но решил всё же уточнить.

— А Антон Сергеевич…

— Нет Антона Сергеевича. С утра наверху. Ты вчера отчёты проверил?

Сашка кивнул.

— Тогда прямо сейчас быстро на двести третий, к Самохину.

Стоявшая за спиной Елены Николаевны Вера Ледовская насмешливо фыркнула.

К Самохину в полиграфический цех ходить не любили, но раз в неделю всё равно приходилось, в основном за пластмассовыми листами для принтеров. По мнению Сашки, да и не только его, бегать на поклон к Самохину, было работой для мальчика на побегушках, а уж никак не для административного управления — Самохин и сам вполне бы мог выделить кого-то из своей полиграфии для этого дела. Но Самохин был груб и упрям, и даже Кравцу было не под силу с ним сладить.