В этом смысле возникает возможность оценивания литературного произведения с позиций конструктивных особенностей гуманистической парадигмы. Читатель может определить для себя, к какому тренду принадлежит то или иное произведение, и выявить из отношения автора к деяниям своих персонажей, каково его отношение к ценности каждой человеческой жизни, определить систему ограничений и исключений гуманистической парадигмы автора. Далее, сопоставляя эти выводы с собственным мировоззрением, читатель определяет свое отношение к произведению.

Мы упомянули ранее о четвертом тренде в современной литературе. Есть определенная часть читателей, которая не разделяет идей гуманизма в целом или в частностях в силу собственной мизантропии либо примитивного эгоизма. Последняя группа считает для себя приемлемым смотреть фильмы и читать «книги», в которых сумасшедшие антропофаги бегают по ночам с бензопилой по свободным штатам Америки. При этом гуманитарный аспект отсутствует даже в приемлемом для страшной сказки воздаянии за злодейство. Такая суррогатная литература (отнесем ее к четвертому типу) создается и распространяется по всему миру, в основном благодаря появлению цифровой формы литературы. Имеет она и свое прошлое во всех проявлениях античеловечной литературы: от античности до творчества маркиза де Сада и его последователей. Мы обратимся к этой литературе позднее, когда будем обсуждать вопросы девиантного секса как одной из разновидностей человеческих удовольствий.

Литературные поиски смысла жизни не раз побуждали авторов искушать своих героев достижением вечной жизни или вечной молодости. Решая моральные проблемы человеческого бытия, мыслители обращались к светлым и темным сторонам личности человека и убеждали, что достижение вечной жизни не способствует моральному возвышению личности.

Эта тема получила определенное развитие в литературе готического романа. Собственно, упомянутая нами мистическая область романтизма весьма широко эксплуатировала эту тему. Например, тема вечно живущих вампиров, поднятая Брэмом Стокером и его подражателями, так же как и тема бессмертного чудовища Виктора Франкенштейна, привнесенная Мэри Шелли и ее последователями, стала источником нового направления не иссякающего массового искусства. В России она нашла свое воплощение в произведениях русских романтиков, и прежде всего Николая Гоголя и Алексея К. Толстого. Определенным развитием темы стала пьеса Карела Чапека «Средство Макропулоса», в котором готический источник времен императора Рудольфа Второго Габсбурга имеет проекцию в современность автора, то есть в первую половину XX века. Эта проекция – живущая 300 лет Элина Макропулос, дочь придворного лекаря-алхимика. Пьеса была написана Чапеком после появления его статьи в журнале «Философия и жизнь», в которой он пытался дать ответ на вопрос «Может ли бессмертие само по себе стать благом для человека?», на который автор, как мы знаем, ответил отрицательно. Поскольку Карел Чапек уже зарекомендовал себя как выдающийся писатель-фантаст, его новая пьеса открыла дорогу целому направлению научной и социальной фантастики, рассматривающему тему вечной или продолжительной жизни, как, собственно, и тему путешествий во времени. Пьеса появилась в 1922 году, но за почти тридцать лет до этого Гербертом Уэллсом был написан роман «Машина времени», а четырьмя годами позднее – роман «Когда спящий проснется», в которых уже описывалась ситуация с проживанием жизни в предельно растянутом будущем. И в этих романах опять поднимался вопрос о моральных аспектах продления человеческой жизни теми или иными средствами.

Тем не менее, весь исторический опыт существования человечества связан с выбором отношения к ценности жизни. Вероятный тренд в этом выборе направлен все-таки в сторону утверждения абсолютной ценности жизни человека и поиска путей ее продления и улучшения качества жизни. Удастся ли человеку «обмануть бога» и побороть собственную биологическую природу, покажет время. Давать прогнозы по этому поводу весьма неблагодарное занятие, являющееся уделом художественного вымысла. Современная фантастическая литература эксплуатирует эту тему во многих проявлениях и дает противоречивые рекомендации в духе постгуманизма и трансгуманизма. Эти философские направления, построенные на неподтвержденных фантастических гипотезах, решают, как и все предшествующие гуманистические идеи, извечный вопрос о человечности при любых внешних обстоятельствах. Принципиальное соображение относительно идеи продления и сохранения человеческой жизни представляется в современной ее интерпретации рациональной и для индивидуумов, и для общества. Вместе с тем любые общественные процессы, представляющие угрозу жизни, в современной интерпретации в общественно-политической мысли все еще не признаются абсолютно иррациональными, сохраняются общественные практики, направленные против ценности жизни (казни, преступность, войны и т.п.). Это является основной причиной расслоения литературы по отношению к вопросам гуманности на рациональную и иррациональную в ценностном плане.

Завершая обзор центрального ядра литературно-читательского процесса применительно к ценности человеческой жизни, вернемся к нашим первоначальным интерпретациям даосизма. Итак, человеческая жизнь есть реализация некоего первоначала (в мифологической, религиозной форме) в личностной форме внутреннего мира человека живущего, отличающего его от мира всех живых «вещей». Эта личностная форма и есть единица (небо), которая в мировой литературе представлена главной ценностью, независимо от философской, религиозной, художественной или научной интерпретации образа человека.

Example to study.

Вначале объектом нашего изучения мы выберем роман «Окольный путь» австрийского писателя XX века Франца Карла Хаймито фон Додерера (1895—1966). Для того чтобы впоследствии объективно оценить авторскую идею, скажем несколько слов о его жизни и творчестве. Хаймито фон Додерер – участник двух мировых войн. В обоих случаях участвовал на стороне проигравших. Два раза находился в плену. В первый раз в России, во второй – в Норвегии. Был лишен возможности издаваться после Второй мировой войны на несколько лет. Вместе с тем не был по-настоящему профессиональным военным. Историк, автор научных трудов. Жизненной целью писателя было изображение в художественных произведениях истории становления австрийского общества с середины XIX по середину XX века. Цель достигнута лишь частично. В своем творчестве тяготел скорее к модернизму, чем к реализму. Неоромантиком не был, до постмодернизма не «опустился». Имел свой уверенный взгляд на исторические события, особую стилистику письма и компоновки литературного текста. Произведения отличаются многоплановостью и грандиозностью изображаемых событий.

В «Окольном пути» (написанном в 1940 году) автор изображает события, последовавшие за Тридцатилетней войной 1618—1648 годов. Молодой капрал-убийца Пауль Брандтер совершил много грязных подвигов в ходе той войны. На его совести были и убийства мирных граждан, которых он повесил за обман и о которых любил рассказывать за выпивкой. Он был и оставался разбойником и в годы мирной жизни. Совершив очередное насилие и убийство, он был приговорен к повешению, не совсем понимая, «за что». Далее события в романе развиваются стремительно. Перед казнью Пауль взывает к собравшимся женщинам, которые могут спасти его никчемную жизнь ценою женитьбы на нем. Девушка-служанка Ханна, не ведая, по какой причине, выбежала вперед и дала свое согласие. Руководивший казнью молодой офицер граф Мануэль Коэндиас, подхватив девушку в седло, понесся за высочайшим соизволением императора Фердинанда Третьего. Оно было получено, и так началась новая жизнь для семейства Брандтеров на новом месте. Упуская центральную часть романа, в которой герои не могут найти спокойной жизни, где Ханна переоценивает свой поступок и мечтает о прекрасном офицере Коэндиасе, а Коэндиас постоянно рисует в воображении образ Ханны, переходим к завершающим главам романа. В них совершается измена Ханны мужу с трубачом отряда, которым командует граф Коэндиас. Подозревающий жену в измене с графом Пауль убивает его, а затем убивает и настоящего любовника, и неверную жену. После чего он уже не интересуется происходящими событиями и безвольно принимает заслуженную кару. Окольный путь, который завел его на виселицу в первый раз, в конце концов, приводит его туда же. Полученная отсрочка казни не дает главному персонажу вырваться из уготованного ему судьбой порочного круга.

Драматургия 130-страничного романа сосредоточена на его первых пяти и последних трех страницах. В столь сжатом объеме автор показывает читателю пять разновидностей убийства: убийство на войне, разбойное убийство, бытовое убийство и смертную казнь, в которой казненный становится фактически самоубийцей. Иерархия смертей именно такова, и это подчеркивает степень бесчеловечности каждой ее разновидности.

Напомним читателю, что собственно Тридцатилетняя война остается за рамками событий, описываемых в романе. Она в прошлом, о ней говорит лишь «профессия» главного персонажа и его сослуживцев да сомнительный закон, позволяющий висельнику избегнуть своей участи, слишком уж много мужчин погибло в этой войне 36 . Война, как мы знаем, началась из-за противоречий между католиками и протестантами и закончилась Вестфальским миром, который в целом положил конец этим противоречиям. Однако во все периоды война была грабительской и разбойной, поскольку основной ее ресурс составляли наемники, сражавшиеся на стороне каждого из участников. Основной исторический персонаж военного противостояния был князь Валленштейн, который ввел в практику этой войны принцип, когда войска находились на самокормлении, то есть грабили всех, кто под руку попадет. Все монархи Европы стремились оторвать свой кусок от Священной Римской империи германской нации. Первым, кто сатирическим пером отобразил все ужасы и несправедливости этой войны, был Ганс Яков Кристоффель фон Гриммельсгаузен, автор известнейшего романа «Похождения Симплициссимуса». Развернуть историю возвышения, падения и гибели коварного Валленштейна в цикле одноименных трагедий, а также показать катастрофу войны был способен только великий Фридрих Шиллер. Превратить картину этой войны в трагифарс смог уже в XX веке Бертольд Брехт в своей пьесе «Мамаша Кураж и ее дети», образ которой был заимствован у того же Гриммельсгаузена. И это только немцы.