— Постарайтесь уладить вопрос как-нибудь сами, на месте…

Учительницы возвращались в свои квартиры голодные и хмурые…

Молоденькую учительницу стали часто навещать местные начальники. Узнавши её материальную нужду — в продуктах, в дровах, — начальники соблазняюще намекали:

— Оно, конечно, вся власть на местах. Всё от нас зависит: ежели мы захотим, то у вас будет все: и паёк и дрова. А если не захотим — помрёте с голоду и холоду. Все будет: лишь бы вы нос не задирали… да нам навстречу во всем шли…

Но учительница «навстречу» начальникам идти не хотела… А, следовательно, мёрзла и голодала.

Но этого мало. Её стали «допекать». То явятся начальники на уроки: проконтролировать, как учительница занимается… То придут на квартиру и начнут донимать политическими вопросами: как они выражались, «хотели прощупать учительницу с точки политической»… Однажды учительница пропустила день школьных занятий из-за погоды: побывав выходной день в гостях у родных, она из-за проливного дождя не Могла оттуда выехать во–время. Пьяный сельский комиссар, узнав об этом, явился к учительнице, в присутствии учеников набросился на неё с грубой руганью и, размахивая револьвером, даже угрожал арестовать её…

Тогда один пожилой зажиточный крестьянин сжалился над учительницей и предложил ей в своём доме квартиру и стол. Учительница с радостью перебралась к нему.

Но вот пришла очередная продразвёрстка. У её хозяина, у которого она имела тёплый угол и питание, отобрали все продукты, оставив ему только голодную норму. Крестьянин просил местное начальство: оставить норму продуктов также и на долю учительницы, которая никакого пайка не получает и питается у него. Но начальство, недовольное учительницей, ничего для неё не оставило, ссылаясь на то, что в инструкции о пайке для учителей ничего не говорится.

Притесняемая учительница вынуждена была покинуть гостеприимного хозяина и уехать из села, к своим родным, которые тоже бедствовали.

Два года не было в школе ни учителя, ни школьных занятий. Потом в село прислали новую учительницу.

Поздней ненастней осенью, вскоре после её приезда, мне довелось встретиться с нею, в её школьной квартире.

Измождённая старуха, в изношенном пальто, в лаптях, она сидела на скамейке в своей пустой и холодной школьной комнате, кашляла и горько жаловалась на свою судьбу. На столе горела коптилка.

— Уж тридцать лет работаю я в сельских школах нашего уезда. И вот доработалась… В первые годы своей службы я получала жалованье только 10 рублей в месяц. Одной мне хватало этого жалования на сносное житьё. А потом постепенно жалованье учителям повысилось до 30 рублей в месяц. В это время мать моя овдовела и жила со мной, на моем иждивении. Мы вдвоём на моё жалование жили без нужды: жили в тёплой и освещённой комнате, были сыты, обуты, одеты. И даже могли завести библиотечку: книги были нашей страстью. А теперь?..

Учительница посмотрела кругом — на пустую холодную комнату, на коптилку, на свои лапти — и поёжилась от холода: и внешнего и внутреннего. Поплотнее закутались в шаль…

— Мёрзну вот. И в школе и дома: сельский комиссар не доставляет дров ни школе, ни мне. Спасибо соседям: притащили по вязанке сучьев от своих костров. А то совсем замёрзла бы… Раньше, до революции, никогда и ни в одной деревне этого не было, чтобы школьники занимались в истопленной школе» а учительница оставалась бы без дров, без керосина, без ботинок, и даже без хлеба…

— И без хлеба? — переспросил я.

— Да, и без хлеба. Пошла на днях к сельскому комиссару и комбеду: паёк просила. А они осклабились и заявили: «По инструкции, — говорят, — шкрабы для снабжения ни в какую категорию не попали; ни к сельской бедноте, ни к городским рабочим и служащим»… Спасибо соседкам–бабам: пока спасают. Хлеба у них у самих недостаёт, а картошки принесли…

И учительница показала на мешок картофеля, стоявший в углу комнаты.

— Вот варю картошку в мундирах и тем питаюсь. Но хлеба нет и соли не спрашивай. А местные начальники не только мучают свою учительницу голодом и холодом, но ещё и издеваются. — «А за что мы должны» собственно говоря, кормить Вас? — заявил сельский комиссар. — Ежели стать на точку политическую, то Вы для нас только балласт мелкобуржуазного класса, гнилая винтельгенция… На собраниях несознательная мужицкая масса ругает советскую власть на чем свет стоит, а Вы никакой агитации за советскую власть не ведёте: все помалкиваете. А что касаемо подхода с другого боку, то что мы тут должны поставить в угол угла?.. Вы старуха и никакого антиреса, в общем и целом, для нас не представляете»… Вот так товарищи–комиссары и загнали старуху–учительницу «в угол угла» … Как из него выбраться?!. А жалованье наше? Вы сами знаете, что представляют собою «совзнаки»… На днях в уездном городе выдал нам «наробраз» (мы его «безобразом» называем) — запоздавшее жалованье за три месяца: несколько миллионов советских рублей. За все это трехмесячное многомиллионное жалованье смогла купить… одну коробку спичек… Вот так и приходится доживать жизнь: без хлеба и без соли, без дров и без керосина. Но зато в лаптях и холоде…

— За тридцать лет добросовестной работы дослужилась: стала «советской миллионершей!..»

Учительница разволновалась и едва сдерживала! слезы…

Большевистская власть внесла гражданскую войну в каждую деревню.

Власть разжигала гражданскую войну прежде всего своей экономической политикой.

Она ликвидировала трудовую собственность зажиточного слоя деревни: хуторян, отрубников, обеспеченных землёй крестьян; кустарей и мелких торговцев.