— Ну и кому я там опять понадобился? — Кирилл засунул руки в карманы и накинул на себя деланно-равнодушный вид.

— Да там братья эти, близнецы которые, Марк и ещё один парень, я его не знаю. Они попросили сказать, если я вдруг тебя увижу, что пришли поговорить. А я так-то в третью процедурную шла, меня эта дура Ирина Александровна туда послала…

Про Ирину Александровну Кирилл слушал вполуха, обычная история — у старшей медсестры, которая и так весь подотчетный ей персонал гоняла как сидоровых коз, к не отличающейся служебным рвением Наташе Щербаковой была особая неприязнь. Впрочем, неприязнь взаимная.

— Где они? — перебил Кир Наташку.

Та обиженно замолчала и едва заметно фыркнула себе под нос.

— В бывшем детском, — наконец сказала она. — Кирилл…

Но Кир уже не слушал её. Махнул рукой и припустил в детское отделение.

***

В бывшем детском отделении, где о том, что это было именно детское отделение, напоминала только уцелевшая разноцветная горка и огромный плюшевый медведь, которого кто-то усадил на сломанный, аккуратно прислонённый к обшарпанной стене стул, никого не было. Кир чертыхнулся вполголоса, поминая недобрым словом Щербакову, которая опять, как всегда, всё напутала, но тут услышал голоса, доносившиеся из дальней палаты, и пошёл на них.

— Привет, Кир! — Марк Шостак радостно заулыбался, когда Кир вошёл, а Лёнька Фоменко, сидевший ближе остальных к двери, поднялся и обменялся с Кириллом крепким рукопожатием.

Кирилл кивнул Мите, который стоял у окна и задумчиво перебирал рукой шнурок жалюзи, и уставился на Стёпку Васнецова. Вот уж кого он никак не ожидал здесь увидеть.

— Надо поговорить, — сказал Васнецов, не здороваясь. — Есть где?

Кир, не отвечая, медленно прошёл вглубь палаты, уселся рядом с Сашкой и Катей, лениво перекинул ногу на ногу. Краем глаза отметил, что Поляков был бледнее, чем обычно. Да и Катя неестественно напряжена.

Понятное дело, скорее всего вся эта компания ввалилась сюда неожиданно, испортив Кате и Сашке всю малину.

Кир уже привык к тому, что Сашка Поляков, похоже, прописался в их больнице. Даже сейчас, когда помощь волонтёров не требовалась, и организация Ники Савельевой была временно распущена, Сашка продолжал при каждом удобном случае приходить в больницу. Делал всё, о чём бы его не просили, но настоящей причиной того, почему Сашка чуть ли не безвылазно торчал тут, была, конечно, Катя. Сашкино присутствие уже давно никого не удивляло, дураков у них в больнице не держали, и персонал быстро сложил два плюс два. Сашку не прогоняли, даже Анна Константиновна, которая была строга с подчинёнными и не одобряла ничего, что выходило бы за рамки должностных обязанностей, и та закрывала на это глаза. А остальные просто иногда подтрунивали незлобно и как-то нехотя что ли и то, больше над Катей, которая смешно сердилась, сводя к переносице свои светлые брови-домики. Кирилл, хоть и не понимал, что Катя нашла в Полякове, в их отношения не лез. Катя вызывала у него симпатию, а что до Сашки, то в целом, как оказалось, с ним вполне можно было ладить, и несмотря на то, что Кир время от времени цеплялся к нему, больше по инерции, чем от злости, между ними установилось что-то, отдалённо напоминающее дружбу. Может быть, дело было в Кате, которая сглаживала и гасила их спонтанные стычки, а, возможно, и в чём-то другом — в чём, Кирилл не понимал, да и не старался понять.

— А чем тебе здесь не нравится? — Кирилл, чуть прищурившись, посмотрел на Степана. Их глаза встретились, зацепились, и эта внезапно образовавшаяся связь натянулась тугим канатом, зазвенела, тонко и опасно, так, что никто в комнате не решался произнести ни слова, выдерживая паузу и давая им обоим время прийти в себя и не сорваться.

— Слишком много лишних.

— Да-а-а? — Кир притворно-удивлённо оглянулся по сторонам. Потом опять уставился на Васнецова. — Извини, не вижу тут лишних. Все свои.

— Свои? — ухмыльнулся Стёпка и пренебрежительно мотнул головой в сторону Сашки Полякова. — Этот тоже свой?

Презрительные нотки, явственно прозвучавшие в голосе Васнецова, покоробили Кира, и он зло ответил:

— Для меня — свой. Говори, чего пришёл.

— Этот свой всех нас заложит, не успеешь оглянуться. Он уже на низком старте.

— Ну знаешь, — подала голос Катя, но Сашка дёрнул её за рукав и встал.

— Я пойду, — сказал спокойно, ни на кого не глядя.

— Да, Сань, чего ты, — Марк Шостак тоже вскочил, преградил Сашке путь, потом повернулся к Васнецову. — Хорош, Стёпка.

И, обведя глазами остальных, протянул совершенно потерянным голосом:

— Ребят, ну вы что? Хватит уже. Так нельзя.

Лёнька сделал каменное лицо. Он, явно, был на стороне Васнецова. Но Марка неожиданно поддержал Митя.

— Марк прав, так нельзя. Любому человеку нужно давать второй шанс. Иначе… — он не договорил, что «иначе», смутился, как смущался всегда, когда на него смотрели, но потом собрался и сказал, обращаясь уже к Кириллу. — Кир, Стёпка с тобой хочет поговорить по поводу убийства генерала.

Тихий Митин голос звучал уверенно, и, может быть потому, что это сказал Митя (Митя, который сто раз отмерял, прежде чем отрезать), Кир понял, что все они — все, кто сейчас пришли сюда, верят ему. Про стакан. Про то, что он видел. Несмотря на то, что кроме Кира, никто больше этого не заметил. И Кир, пытаясь подавить ревность и злость, которые непроизвольно вспыхивали при одном только взгляде на Васнецова, глухо сказал:

— Ну давай, валяй. Говори.

По словам Степана выходило, что и его отец, и Павел Григорьевич не верили в естественную смерть генерала.