Шрифт:
– В итоге, страсть к письменным «впечатлениям» сыграла решающую роль в моей жизни. В тот момент, когда мне предстояло сделать выбор – оставаться в Москве или возвращаться домой (за месяц до окончания Школы Сомелье «Энотрия») мне предложили работать в одном крупном печатном издании для того, чтобы вести авторскую колонку о вине. Я была счастлива. Вино и журналистика
это было прямое попадание в цель, две страсти, соединенные в одно! Я фонтанировала идеями, и готова была работать 24 часа в сутки. Мне хотелось писать обо всем сразу: о виноторговых компаниях, специализированных винных ресторанах и винотеках, о талантливых сомелье, и конечно – о винах. Но, на удивление самой себе, статьи получались о философии, политике, о ляпах в законодательстве и российском менталитете, о женщинах (…куда без них) и о стремлении ярко жить. Вино становилось прекрасной рамой и обрамлением для тех тем, которые казались мне в тот момент наиболее животрепещущими. Это получалось «не специально», не принималось никаких внутренних решений говорить обо всём «под углом» вина. Но на тот момент вино совершенно естественно стало призмой моей жизни, и я говорила (как журналист) именно так, как чувствовала.
И как же это всё было на практике?
Как-то раз, когда мое обучение профессии сомелье близилось к концу, и уже виднелась дата вручения диплома, мы, всей нашей ученической группой, отправились на крупнейшую дегустацию знаменитых белых австрийских вин в Балчуг Кемпински. Там традиционно выставляются лучшие вина, собирая возле себя весь «винный мир» Москвы. Я же была там в роли ученика; амбициозного, внимательного и внимающему всему новому, ученика. Взявшего на себя смелость пригласить с собой своего хорошего друга – режиссера, профессора искусствоведа, но по его же словам «страшного жмота» на хорошие вина.
Но он не пришел… Я была в ярости. Если быть точнее, в бешенстве. В том состоянии, когда глаза мечут громы и молнии, а тело натянуто, как струна. От того что знакомство и приглашение в «мой мир» этого конкретного человека не состоялось и не сбылось.
Я стояла в центре огромного зала – на высоких каблуках, в своем лучшем платье, с распущенными волосами, и нервно покручивала вино в бокале…
– «Простите, а что Вы посоветуете мне продегустировать? Я тут совсем не в своей тарелке…» – неожиданно прозвучало у меня за спиной. Густой, выразительный мужской баритон указывал на мужчину, не привыкшего отказываться от чего-либо из-за простого недостатка информации.
Я была так зла, что схамила баритону, не оглядываясь и не особо задумываясь… «А вы действительно интересуетесь вином, или так оригинально меня кадрите?»
Баритон невозмутимо стоял рядом, с бокалом, не отступая ни на шаг, всем свои видом показывая решительность и готовность прислушаться к моим советам.
На тот момент меня это подкупило. Мы молча пошли к винным
«рядам», где к тому времени уже смешались и ценители, и любители, и снобы – профессионалы, и любители всего бесплатного и неизвестного. Точечно попробовав несколько вин, которые чуть ранее впечатлили меня более всего, мы довольно быстро добрались до главного гастрономического аккорда всей дегустации
знаменитого сладкого «ледяного» вина Айсвайн. Больше на этой вечеринке делать было нечего…
Оказалось, что баритона зовут Борис. Мы спустились на этаж ниже, где было значительно тише, спокойнее, и можно было непринужденно пообщаться, не расталкивая никого локтями, расслабленно попивая чай.
Тончайший фарфор, начищенный золоченый поднос, бесшумный официант, лепнина зала, люстры высотой в 2 этажа… Казалось, в поле моего внимания попадало всё, кроме моего собеседника.
– А вы были на смотровой площадке МГУ? Как журналист, и просто высокообразованный человек, вы не могли там не побывать!
– Нет, не имела такого счастья. Было некогда, учусь, грызу гранит виноградников…
– А были ли Вы…?
– Нет, не была… Я работаю, учусь, высылаю деньги маме… И если Москва меня не оставит в своих объятьях, уже в самое ближайшее время я буду делиться своими ценными винными рекомендациями у себя в Сибири…
Я отчаянно дерзила, боясь, что он увидел во мне «аппетитную штучку», которую он слопает за один присест, и необратимо сжигала все мосты его доброго расположения ко мне.
Секунд через пять его раздумий я услышала: «Вы не имеете права уезжать. Я вас не отпускаю» …
Мне кажется, впервые за всю нашу встречу я посмотрела на него открыто, изумленно и очень заинтересованно. Но в голове крутился только один вопрос: «Да кто ты такой, чтобы говорить мне это?!» …
Словно прочитав мои мысли и спохватившись, Борис протянул мне визитку, очень настойчиво желая, чтобы я тут же прочитала ее содержание. «Вы не имеете права уезжать из Москвы, ничего не увидев… Так нельзя… Вы обязаны увидеть то, что почти у вас под носом…»
Эта визитка, настойчиво ждавшая моего внимания, меня вдруг взбесила… «Да оставьте же вы ее в покое! Я не с бумагой знакомлюсь, а с человеком!»
Борис от удивления перешел на ТЫ, глядя мне в глаза, и процедив:
«Ну ты странная» …
– Я странная? Не вправе удерживать! – выразительно показав собеседнику глазами на красивейшую входную дверь Балчуга.
– Пойду отпущу охрану, водителя, заберу бумаги, и останусь с Вами… Подождите меня… – растерянно положив бумажную героиню вечера на столик, сказал Борис, и пошел от меня не оглядываясь, уже приняв внутри себя определенное решение.
Мое внимание, постоянно выхватывающее детали, как в кинематографе, но не всегда охватывающее происходящее целиком, также растерянно скользило по его золотым запонкам тончайшей работы, попутно отмечая прекрасный крой брюк, дорогую рубашку, прямую спину и шаг генерала.