Тард взглянул на меня, дескать, товар же твой. Взяв одну шкуру, подошел к паланкину, носильщики поставили его на землю, и из него вышла мулатка. Девушка была обмотана яркой желтой тканью на манер индийского сари, волосы собраны на макушке — массивная заколка в форме кинжала сдерживала копну черных волос.

На ногах обувь по типу балеток, перепоясанных тонкой тесьмой.

— Мана лиа суни? — голос звучал мелодично, словно журчал ручеек. Взяв из мои рук шкурку, мулатка стрельнула карими глазами, ее роскошные ресницы вздрогнули, как крылья бабочки. Она накинула шкурку на плечи, вызвав вздох восхищения у людей рядом. Серебристо—белая шкурка отлично контрастировала с ее кожей и отлично смотрелась в тон великолепным белым зубам.

— Мана лиа суни? — повторила девушка и, рассмеявшись, добавила:

— Миала?

Ни Саленко, ни Тард не поняли ее слов — на запястьях обеих рук девушки были кольца типа браслетов. Сняв одно кольцо с запястья, она протянула его со словами:

— Сикль!

— Нет, — вырвалось из меня, прежде чем понял, что сказал.

— Не? — она смогла повторить лишь две буквы. Сняв второе кольцо, мулатка взглянула на меня:

— Ше сикль!

Интуиция подсказывала, что девушка сильно запала на шкурку и цену явно дает достаточную. Это было понятно по вздоху остальных торговцев, что сгрудились возле нас.

— Нет, — и в ответ на мой второй отказ в ее глазах заплескалось отчаяние. Она приоткрыла занавеску паланкина и повозившись минуту, протянула мне пластинку того же цвета, что и браслеты, размером примерно пять на пять сантиметров:

— Ит сикль!

Если по браслетам у меня были сомнения, то пластинка явно была из серебра.

— Продано, — улыбнулся покупательнице, принимая пластинку.

Вокруг поднялся гомон, из паланкина выскочил пузатенький мужчина, в одежде типа банного халата.

— Эниа! — на его возглас мулатка обернулась и отмахнулась, типа «отвали». Несколько рук тянулись ко мне, словно пытались пощупать это «ит сикль». Возвращая девушке тоненькие браслеты, почувствовал, как она вздрогнула при прикосновении моих пальцев — ее ресницы дрогнули и поспешно, без слов, она села в паланкин вслед за мужиком. Носильщики подняли паланкин, и процессия удалилась, сопровождаемая криками торговцев и зрителей.

— Это серебро, — подтвердил Саленко после осмотра пластинки, — И его не меньше ста грамм. Сама пластинка была незатейливой — на аверсе был выбит кружок, на реверсе — изображение двух линий, напоминавших знак из старой жизни. Такие ставили на трансформаторных будках — «Не влезай, убьет!», только черепа не хватало.

В тот день я ничего больше не продал — покупатели щупали оставшиеся две соболиные шкурку, восхищались медвежьей, но уходили, услышав «ит сикль».

Ночевали торговцы прямо на местах торговли, разжигая костры в проходе. Нашей группе удалось продать несколько кувшинов — часть была обменена на куски тканей и пять наконечников для стрел. Только за один кувшин заплатили маленьким кусочком, едва ли несколько сантиметров в диаметре. Это не было чистое серебро, мы так и не поняли его номинал.

Второй день торгов был таким же — мои цены на шкуры были слишком высоки для покупателей, хотя возле меня собиралась толпа. Оставив Ару и Саленко вместо себя, побродил по рядам, обращая внимания на товары. Больше всего продавалось скота и птицы — козы, волы, утки, гуси, даже встретил пару тощих коров, едва или выше метра в холке. Были ткани, посуда, в основном из глины. За одним прилавком у мужчины была стеклянная посуда — немного примитивная, с разноцветными разводами. Возле него толпилась огромная куча людей, ахая.

— Мана? — как оказалось, это слово было чуть ли не аналог общемирового «сколько».

— Ит сикль, — отозвался продавец, сопровождаемый гулом восхищения. Именно столько мне дали за шкурку, мулатка явно очень хотела соболя, раз заплатила столь высокую цену.

Знакомый паланкин снова появился к обеду — я издали увидел процессию. Они уверенно шли на наш ряд и остановились рядом. Не дождавшись, пока носилки опустят на землю, оттуда выпорхнула вчерашняя знакомая.

— Мана? Палец указывал на соболя с черноватым отливом по хребту. Услышав от меня «ит сикль», девушка уверенно протянула пластинку, как две капли похожую на вчерашнюю. По взглядам некоторых торговцев можно было понять, что мне повезло. Восхищенные возгласы и гомон не стихал, но мужик из повозки не вылезал.

— А где твой муж? — спросил на русском, улыбаясь мулатке. Моя речь на русском резко контрастировала с певучим говором Востока, на котором говорили вокруг. На минутку все даже затихли, как потом признался Ару, окружающие услышали угрозу в моих словах. Заметив недоумение в глазах Энии, так ее вчера назвал мужик, показал жестом на паланкин и произнес:

— Суженный-ряженный?

В глазах девушки заплясали искорки — она поняла вопрос. Распахнув занавеску, показала пустые носилки:

— Фалина ма, — что могло означать «никого нет» или «он дома», или еще массу чего.