— Да не умру я, дед Сава.

— Ты-то жив будешь, — согласился старик. — А остальным-то каково махать горбушей день-деньской с рыбы-то? Выручи, паря, оно и тебе не без пользы, — упрашивал дед.

— Почему, дед Сава, ваша рыба так... остро пахнет?

— Не хошь сказать вонько, — подсказал Андрею дед. — Соли мало допреж было, да и счас не вволю, вот и квасим рыбу-то. Но нам она, така-то, куды скусней свежей, а вас, прибыльных, отпугиват, штоб не отравились.

«Прав ведь дед, — подумалось Журавскому. — В такой рыбе не исключен яд, очень опасный для непривычного». Он попросил деда рассказать ему о своем хозяйствовании.

— Хозяйство вести — не штанами трясти, — весело откликнулся дед. — А рассказать можно, пошто не обсказать. Скота держим, с первопутку до масленой в лесу мужики промышляют, а бабы худобу обряжают, с робятишками нянькаются. Счас вот страду почали, опосля жито подоспеет: сжать да обтрясти его надо. Вот так и живем-могем.

— Много коров держите?

— Нет, непочо их много-то держать: молоко не продашь, даже масло цельный год, пока на Пинежску ярманку не сберешси, не ухранишь. Так, для навозу боле и держим.

— А лошадей?

— Конь у нас завсе в цене, хошь дома, хошь на ярманке. Куды здесь без коня? Сено сволочить надо, — стал загибать пальцы дед, — пашню сковырять надо, лес на дровцы ли, на избу ли привезть надо. До Пинеги от нас полтышши верст, а птичи возов пять-шесть свезти надо, да маслицо како скопится, да мясцо, да пушнинка — возов десяток ото всех-то и ладим. Куды тут без коней-то?

— Дед, а где вы берете оконное стекло, кирпич на печи?

— Стекло по мерке в Пинеге на ярманке нарезают, а глину-то пошто за таки версты везти? Мы печи не с кирпича кладем, а с глины бьем и медленно обжигаем.

— Сколько же времени стоит такая печь?

— Считай: на двадцатом году я суды прибег с женкой. Попервости в избушке промысловой жили, а через пяток лет обжились и вот энтот дом поставили. Так и живем в ем: ни печи, ни полов не перебирали; подволок да крышу чинил, однако.

— Выходит, лет семьдесят пять этому дому?

— Да, не стар ишшо, я токо подносилси, — вздохнул дед. — Двух старух износил и на кладбишшо свез.

— Да ты еще крепкий дед! Женился бы в третий раз?

— Ох, парнишшо, скажешь же! Кака тутока женитьба — серче бьетча, женилка гнетча, — весело рассмеялся над собой дед Сава... — Вот, паря, все спытать тебя хочу: нашто ты траву-мураву да букашек-таракашек сбираешь?

— Доказать в Питере хочу, что неплохо вы тут живете, дед Сава.

— Чудной ты, паря! Да кто тебе поверит, что мы энту пакость едим?

Журавский от души рассмеялся над неожиданным выводом деда и подробно рассказал о целях ботанических и зоологических сборов...

— Умственный ты, видать, человек, Андрей, а с виду — дитя дитем, — покачал старик головой. — Глико, с кем в спор вступить норовишь!

— Дед Сава, я тоже спросить хочу: почему вы летом на санях ездите? Колеса, телеги вам не известны?

— Видывал я энту громоздину на трахту, да нам она непочо, куды на ней по нашему бездорожью...

Провожатым в Левкинскую дед Сава отрядил внука Оську.

— Невесту к осени пусть тамока у Антоновых присмотрит. Беда у нас с энтим, — пожаловался он Журавскому, — тутока все свои, в Мыле тож наша родова, до Трусова далече да и не боле в цене тамока наши промысловики, вот в Левкинской, а то и на Мезени ишшом невест да женихов.

Левкинская, подобно поселению деда Савы, была основана таким же смелым охотником Левком Антоновым в верховьях другой реки, вытекающей из Ямозера, Пижмы. От Ямозера отходят две Пижмы: печорская и мезенская. По весне на утиную охоту и рыбный промысел поднимаются в это огромное озеро на Тимане промысловики с обеих Пижм, обмениваются новостями, делятся припасами, сговариваются о свадьбах дочерей или сыновей. Мезенцы настлали лежневку в четыре версты и выкатывают по ней шестипудовые бочки с добычей на свою Пижму; печорцам это без надобности, потому что их Пижма тонкой осокистой виской истекает из самого озера.

В Левкинской давнего знакомца Оську и Журавского встретили радушно и достойно, как делают это в печорских деревнях. Правда, полного сбора жителей не было, так как часть страдала на дальних пожнях и не каждый день ночевала дома. Пост кончился, и угощали всем, что плавало в речке, летало в небе и росло в лесу. Слушали прибывших молча, с почтением к ним, не поступаясь, однако, и своим достоинством. Журавский рассказал, что основной целью его поездки по Пижме будет посещение стоянок академика Чернышева, ходившего здесь с экспедицией двенадцать лет тому назад. Только в конце рассказа глава рода — сын основателя поселения иконописного вида дед Фатей спросил: