Как ни старались мы вывезти армейское хозяйство с минимальными потерями, поместилось на суда не все. В частях не хватало многого, начиная от автомашин и лошадей и кончая полевыми кухнями.

Помимо решения неотложных вопросов снабжения требовалось восполнить последние потери боевых подразделений хотя бы за счет армейских тыловых служб, получше расставить наличный командный состав, некомплект которого был особенно значителен в ротах и взводах, а также партийные силы.

Не зная, каким располагаем временем, мы в штабе все же надеялись иметь на все это несколько дней, тем более что армия была вывезена из Одессы быстрее, чем планировалось.

Радовало настроение в частях. Как ни измотали людей одесские бои, как ни прибавила усталости сама переброска в Крым (для солдата, не привычного к морю с его особыми тревогами и опасностями, это передряга немалая, даже если все кончается благополучно), никто не позволял себе расслабляться. Все понимали: долгой передышки быть не может.

Я знал по себе, как тяжело переживалась необходимость оставить Одессу, из которой нас два с половиной месяца не мог выбить враг. А ведь красноармейцы, да и большинство комсостава, узнали о том, что мы оттуда уходим, гораздо позже меня, за какие-нибудь сутки или двое до того, как очутились в Севастополе. И значит, эта душевная травма — иначе про такое не скажешь — была у них свежее, больнее. Но и она не сломила их духа. Не поддаться горькому чувству помогло людям сознание, что мы ушли из Одессы, чтобы отстоять Крым.

Как только войска разместились в Севастополе, состоялись собрания личного состава и митинги. На них, используя редкую на войне возможность говорить сразу перед целой дивизией, выступали командиры и комиссары, член Военного совета армии М. Г. Кузнецов, начальник поарма Л. П. Бочаров.

Речь шла прежде всего о готовности к предстоящим боям. Но вместе с тем — в этом чувствовалась потребность — подводились некоторые итоги Одесской обороны. Подводились с упором на значение накопленного опыта, сложившихся традиций всего того, чем армия, с честью выдержавшая испытания первых месяцев войны, вправе была гордиться и что увеличивало ее силу.

Правда, старшие начальники не могли в тот момент сказать бойцам, что Приморская армия сохранится и впредь как таковая. Указание полученной еще в Одессе директивы Ставки — по высадке в Крыму войсковые части Одесского оборонительного района (ООР) подчинить командующему 51-й армией — понималось многими как ликвидация Приморской. Но прямого приказа о ее расформировании не было.

Хотелось, конечно, чтобы сохранили и армию, и наш штаб. Хотелось и дальше быть рядом с испытанными товарищами, которых довелось хорошо узнать в трудной обстановке. Однако, как бы это ни решилось, можно было не сомневаться: боевого дела в Крыму хватит всем.

В ту трудную пору войны мало кто из нас придавал значение собственному служебному положению. Я уже рассказывал, как стал начальником штаба армии: получил устное распоряжение принять бразды правления от генерал-майора Шишенина, переведенного в штаб оборонительного района, а последовал ли на этот счет чей-то письменный приказ, даже не поинтересовался: было не до того. Своих прежних обязанностей начальника оперативного отдела я никому не передавал (на этом настоял командарм) и совмещал их с новыми.

Так продолжалось два месяца. А в Крыму, когда штаба ООР больше не существовало, Гавриил Данилович Шишенин как бы автоматически, насколько помню, без какого-либо особого приказа вернулся на старую должность. Правда, как оказалось, ненадолго. Но в те наши первые крымские дни я, нисколько тем не огорчаясь, считался его заместителем и начальником оперативного отдела.

Единственной нашей заботой было привести войска в полную боевую готовность. К сожалению, сделать все, что надо было для этого, мы не успели. Недолгая пауза на севере Крыма 18 октября кончилась. Манштейн тремя армейскими корпусами, поддерживаемыми крупными силами авиации, атаковал части 51-й армии на Ишуньских позициях. Там завязались тяжелые бои.

В тот же день поступило приказание выдвигать наши дивизии на север в таком состоянии, как они есть.

Утром 19-го я был в Симферополе. Штаб 51-й армии, где требовалось уточнить полученные по телефону указания, а также оформить заявки на автотранспорт, горючее, боепитание и многое другое, занимал, словно в мирное время или в глубоком тылу, обыкновенное учрежденческое здание в центре, обозначенное зачем-то проволочным заграждением вдоль тротуара.

Командующий армией, начальник штаба и многие другие командиры находились, надо полагать, поближе к фронту. Но те, кого они оставили в городе, кажется, не вполне представляли себе серьезность обстановки. В штабных коридорах я встретил нашего начальника артиллерии полковника Николая Кирьяковича Рыжи, удивленного не меньше моего здешними порядками. Он пожаловался, что не с кем решить вопрос о боеприпасах. Нужных людей в конце концов разыскали.

Три дня спустя командующий 51-й армией генерал-полковник Ф. И. Кузнецов был освобожден от должности. Ставка образовала командование войсками Крыма во главе о замнаркома Военно-Морского Флота вице-адмиралом Г. И. Левченко, а его заместителем по сухопутным войскам стал генерал-лейтенант П. И. Батов.

При перестройке руководства крымским участком фронта решилась и судьба Приморской армии. Ее уже начали было именовать в документах группой генерала Петрова, но расформировать не успели, и она вошла в состав войск Крыма целиком — как армия (только, конечно, уже не отдельная), с прежними своими дивизиями, прежним командармом, Военным советом и сокращенным наполовину управлением.