Такая обстановка сложилась, в частности, в районе Камышловского моста: потеснив нашу пехоту, немцы прорвались к командному пункту 397-го артполка майора П. И. Полякова, к огневым позициям одного из его дивизионов. Отвести дивизион было уже нельзя, и артиллеристы заняли круговую оборону. Пока расчеты выкатывали часть орудий на открытую позицию для стрельбы прямой наводкой, бойцы обслуживающих подразделений во главе с секретарем полкового партбюро Казиновым и пропагандистом Илюченко контратаковали фашистских автоматчиков. Когда Илюченко был убит, а Казинов ранен, контратаку возглавил завделопроизводством штаба полка… Артиллеристы отстояли свои орудия, отбросили прорвавшихся гитлеровцев и даже захватили (не частый в артиллерии случай!) несколько пленных.

Геройски дрались конники полковника Кудюрова, получившие трудный участок обороны на возвышенности Кара-Тау. Не так рассчитывали мы, сложись обстоятельства более благоприятно, использовать единственную в Приморской армии кавалерийскую дивизию. Но сейчас требовалась пехота, других резервов не было, и кавалеристы показали, что, раз надо, они могут быть стойкой пехотой. Ни танками, ни бешеным минометным огнем, ни бомбежками с воздуха врагу не удавалось смять спешенные эскадроны. Они отходили на новый рубеж только по приказу, когда это, как было 19 декабря, становилось необходимым по общей обстановке. Особую стойкость, как и в ноябре под Балаклавой, проявил 149-й кавполк Леонида Георгиевича Калужского. Через штаб сектора к нам доходили его краткие, уверенные донесения: "Все в порядке, держусь прочно". А в строю полка было уже меньше двухсот бойцов…

Пока на севастопольских рубежах стояли такие части, нас было не сломить!

Несокрушимой опорой войскам, отражавшим атаки врага, служил и сам Севастополь. Очень верно написал потом Борис Алексеевич Борисов: "Второй штурм город встретил, как старый, закаленный в бою солдат".

18 декабря, когда не оставалось уже сомнений в том, что противник ведет решительное наступление, рассчитанное на захват города, комитет обороны экстренно собрал партийный актив — руководителей районов, директоров предприятий, секретарей парторганизаций. С сообщением, ориентирующим в обстановке, выступил от имени командования оборонительного района генерал П. А. Моргунов.

Во что бы то ни стало увеличить производство оружия и боеприпасов, обеспечить срочный ремонт поврежденной боевой техники, выделить максимум рабочих рук на строительство дополнительных укреплений — вот о чем в первую очередь шла на активе речь.

Не могу ручаться, что в решениях именно этого совещания было записано: "Все население считать мобилизованным". Может быть, и не совсем такая была формулировка. Но, суть принятых решений сводилась к этому. Перед лицом, вновь резко обострившейся опасности для города Севастопольская партийная организация, комитет обороны мобилизовали на непосредственную помощь фронту всех, кто был способен что-то для него сделать.

Летучие ремонтные бригады из лучших оружейников стали выезжать на огневые позиции батарей, чтобы там, на поле боя, устранять повреждения орудий и минометов. Все предприятия и цехи, выпускающие военную продукцию, перешли на непрерывную работу. Людей не хватало: сотни севастопольцев, еще вчера стоявших у станков, влились в войска. Но те, кто был оставлен на производстве, не покидали своих трудовых постов и после двенадцатичасовой смены. Основная часть рабочих переводилась на казарменное положение в убежищах.

Рабочие знали: все сделанное ими сегодня будет решать исход завтрашних боев за Севастополь. А если в цехе появлялся фронтовик и рассказывал, как изготовленным здесь оружием бьют врага, или зачитывалась записка комиссара части, присланная с доставляющим боеприпасы на фронт шофером — благодарность за боевую продукцию, — люди готовы были вовсе забыть об отдыхе и сне.

Не так уж много оружия могло быть изготовлено в осажденном городе. Но мы ощутили, что выпуск ручных гранат на спецкомбинате, не превышавший в начале декабря двухсот штук в сутки, стал приближаться к тысяче. Так же росло и производство мин. Где только не собирали взрослые и дети металл для их корпусов! А "начинку", если не хватало, все чаще добывали, рискуя жизнью, из невзорвавшихся немецких бомб.

На том же подземном комбинате в Троицкой балке осваивали производство малых авиабомб для севастопольских летчиков. Возникло было осложнение: порох, закладываемый в запалы, требовалось насыпать в мешочки из натурального шелка, а его не нашлось ни метра на всех складах в пределах города. Но проблему решили сами работницы комбината: они принесли и раскроили на пороховые мешочки свои выходные платья.

От жителей города не скрывали серьезности положения. В местной сводке "На подступах к Севастополю" говорилось прямо: враг пытается прорвать нашу оборону. И это касалось уже не передового рубежа, а главного, проходящего в пяти-шести километрах от оконечности Северной бухты и окраин Корабельной стороны.

Там, как и в Инкермане, в поселках за Северной стороной, приближение фронта не могли не ощущать, настолько явственно доносились звуки боя.

Но военных, появлявшихся на предприятиях или в убежищах, никто не спрашивал, будет ли удержан город. В это верили беззаветно.

Как на фронте, на предприятиях и других жизненно важных городских объектах назначали дежурных связных для передачи донесений в комитет обороны, если разрыв бомбы перебьет телефонные провода. Как на фронте, парткабинет горкома, работавший круглые сутки, выпускал боевые листки с последними военными и городскими новостями. Они разносились по цехам и убежищам, чтобы люди не оставались без информации, если обстоятельства задержат выход газеты и окажется поврежденной радиотрансляционная сеть. Но и повреждения устранялись по-фронтовому, в немыслимые, по прежним понятиям, сроки.