Вернулись они довольно скоро, оба радостно возбужденные, хотя на фронте за это время, как мне было точно известно, ничего утешительного не произошло. Скорее наоборот, особенно в третьем секторе…

— Есть важные новости, — улыбнулся Иван Ефимович, проходя к себе. — Зовите Рыжи и Ковтуна, расскажу всем вам сразу.

Новости были действительно поважнее тех местных, о которых я приготовился доложить командарму. Контр-адмирал Жуков, оказывается, вызывал Петрова и Кузнецова, чтобы познакомить с только что принятой директивой Ставки, целиком относившейся к Севастополю.

Ставка приказала командующему Закавказским фронтом (это был не первый пункт, но в тот момент самый для нас главный, и генерал Петров с него начал) немедленно отправить в Севастополь стрелковую дивизию или две стрелковые бригады и еще не менее трех тысяч человек пополнения, а также снаряды необходимых калибров, помочь нам авиацией. Вице-адмиралу Октябрьскому предписывалось вернуться с Кавказа в Севастополь. Севастопольский оборонительный район подчинялся во всех отношениях Закфронту.

Почти каждая фраза директивы содержала слово "немедленно". И требования Ставки начали выполняться на Кавказе с поразившей нас тогда быстротой.

Еще до конца дня мы узнали, что в Приморскую армию передаются из состава 44-й армии Закавказского фронта 345-я стрелковая дивизия, 79-я стрелковая бригада, отдельный танковый батальон… Кроме того, мы должны в течение трех дней получить десять маршевых рот.

А вечером стало известно: из Новороссийска уже вышел в Севастополь отряд боевых кораблей — два крейсера и эсминцы — под флагом командующего флотом. на борту кораблей, как радировал вице-адмирал Октябрьский контрадмиралу Жукову, находилась хорошо вооруженная стрелковая бригада.

Помощь шла как нельзя более вовремя. Обстановка под Севастополем приближалась к тому состоянию, которое называют критическим.

В какой-то мере повторялось пережитое три месяца назад в Одессе. Тогда тоже, из того же Новороссийска, посылалась по указанию Ставки Верховного Главнокомандования срочная помощь нашей армии — дивизия полковника Томилова. И тоже, пока эта помощь шла, развитие событий приобретало такой характер, что имел значение каждый час.

Но в сентябре под Одессой было все-таки легче: наступавший противник не так силен, не так упорен и в тот момент еще нигде не находился ближе 10–12 километров от города.

А под Севастополем 20 декабря потребовалось спешно создать заслон на запасном рубеже вблизи Восточного Инкерманского маяка, еще никогда до того не упоминавшегося в оперативных сводках, — менее чем в четырех километрах от Северной бухты. К Мартыновскому оврагу выдвигались в качестве противотанковых снятые со своих позиций зенитные батареи со строжайшим наказом не открывать огня по самолетам, дабы преждевременно себя не обнаружить.

После моего доклада об обстановке на 14 часов командарм приказал передать коменданту третьего сектора генералу Коломийцу наш единственный танковый батальон и стрелковый батальон береговой обороны — последний армейский резерв. Они предназначались вместе с небольшими резервами сектора для контратак, необходимых, чтобы пресечь вклинивание врага в глубину обороны.

Задача проложить путь к Северной бухте с востока (в то время как другие соединения пробивались к ней с севера) возлагалась немецким командованием на 24-ю пехотную дивизию. Вскоре мы располагали текстом приказа, полученного ее командиром: "К исходу четвертого дня боев, используя все возможности, прорваться к крепости Севастополь и немедленно доложить о достижении цели". Таким образом, показания пленного из 47-го полка подтвердились: Манштейн планировал взять город 21 декабря.

В полосе наступления этой дивизии оборонялись 54-й Разинский стрелковый полк майора Н. М. Матусевича и 3-й морской подполковника С. Р. Гусарова. За первые три дня штурма они не дали противнику продвинуться ни на шаг. Фашистскую пехоту подпускали на 150–200 метров и встречали сосредоточенным точным огнем, которого та не выдерживала. Гранатометчики, сидевшие в ячейках впереди траншей, имели приказ не расходовать гранаты, пока немцы не подойдут на 50 метров. И атаки захлебывались. Трупы своих солдат, сотнями лежавшие на ничейной полосе", гитлеровцы не пытались выносить даже ночью. Комендант сектора считал, что 24-я немецкая дивизия потеряла в эти дни не меньше трети своего состава.

И все же два стойко державшихся полка не уберегли свой стык. Нажав на этом участке, прикрывая группы автоматчиков танками, противник врезался между ними. Из нескольких клиньев, которые гитлеровцам удалось образовать в тот день, этот был наиболее опасен.

Прорвавшиеся подразделения врага могли повернуть на командный пункт Чапаевской дивизии (где он находится, немцы, по всей вероятности, знали). Однако даже это их не соблазнило. Пренебрегая тем, что окажутся в мешке, если мы закроем пробитую брешь, они упорно лезли дальше в сторону Северной бухты. Очевидно, им было приказано продвигаться туда любой ценой: срок, данный командиру 24-й дивизии, истекал…