Баласар вошел в сад, как хозяин, однако без тени высокомерия. Это и отличало его от всех остальных. Лицо у гальта было усталое, задумчивое. Синдзя подумал, что это хороший знак. Он поставил пиалу на пыльную дорожку из красного кирпича, встал и почтительно приветствовал генерала. Баласар ответил, хотя смотрел больше на ветви клена, которые покачивались на ветру.

— Надеюсь, все прошло, как надо? — спросил Синдзя.

— Неплохо, — отозвался Баласар. — Неплохо для дурного дня. А здесь как? Ваши люди… Вы потеряли кого-нибудь?

— Нет, целы все до единого. Если нужно, через пол-ладони будут в полной готовности.

Баласар посмотрел на Синдзю, прямо в глаза, как будто увидел его только что.

— Нет. Они мне не нужны. Если кто-то еще сопротивляется, с ними скоро будет покончено.

Синдзя кивнул. Конечно, скоро. Людей в Удуне жило немало, о приближении врага их предупредили, но разве могли они тягаться с гальтами? На всем пути вдоль реки врага старались задержать, как умели. Портили охоту, отравляли колодцы. В предместьях, через которые они проходили, не оставалось ни крупинки, ни клочка, который мог бы пригодиться. И всякий раз, когда погибал кто-то из гальтских воинов, их тела засыпали пеплом, заворачивали в покрывала и забирали с собой. Все боги свидетели — Баласар Джайс вышел из Нантани с десятью тысячами человек и пришел в Удун с теми же десятью тысячами. Не важно, что сотню-другую из них пришлось нести. Синдзя постарался скрыть немой укор во взгляде, но Баласар уже его разглядел, нахмурился и отвел глаза.

— Что с деревом? — спросил генерал.

Синдзя посмотрел на клен. Он был невысок, всего в два человеческих роста, искусно подстрижен, чтобы давать тень и не заслонять небо.

— А что с ним? По-моему, выглядит неплохо.

— Листья почернели.

— Так и надо. Если присмотреться, они на самом деле темно-зеленые. Но все равно такие клены здесь зовут черными. Осенью он станет ярко-красным. Вид будет сказочный, особенно если листва не облетит до первого снега.

— Жаль, меня тут не будет в эту пору.

— Да, снегов не увидите, зато можете посмотреть прямо сейчас. Нижние листья уже покраснели с краев.

Баласар взял ветку, нагнул ее пониже и стал рассматривать листья. Не оборвал их, как сделало бы на его месте большинство гальтов. Мысленно Синдзя поблагодарил его за это. Баласар вздохнул и отпустил ветку.

— Чай готов, — прошамкал Старый Мани, появляясь в дверях. Баласар глянул на старика через плечо и кивнул. Синдзя жестом подозвал старика поближе, взял чашу и пригубил напиток, прежде чем подать его генералу. Мани изобразил позу благодарности и зашаркал прочь.

— Пробуете мое питье? — удивленно спросил Баласар на хайятском. — По-моему, мне рано опасаться, что вы меня отравите.

— Не я этот чай заваривал, — ответил Синдзя. — А Старый Мани знал многих из тех, кого вы сегодня убили.

Баласар взял пиалу у него из рук и хмуро уставился в нее. Он молчал так долго, что Синдзе стало не по себе. Когда генерал наконец заговорил, его слова прозвучали почти как исповедь.

— Я пришел сказать вам, что ошибался. Вы оказались правы. Нужно было прислушаться к вашему совету.

— Рад это слышать. В чем же я прав?

— В том, что не следовало брать с собой погибших. Мне стоило сразу их похоронить. Оставить там. А теперь мои люди мстят, и это…

Баласар покачал головой и присел на походный стул. Синдзя прислонился спиной к каменной стене.

— Война хороша, когда враг не дает сдачи, — заметил он. — Что могло быть легче, чем разграбить Нантани? Вам бы следовало знать, что дальше придется тяжелей. Хаи начнут сопротивляться.

— Я знал, — сказал Баласар. — Но я… несу мертвецов. Я их чувствую за спиной. Они погибли из-за моей гордыни.

Баласар хлебнул чаю. Где-то далеко, на другом конце боя, завопил человек, но Синдзя не понял, хайемец это был или гальт и о чем он кричал.

— Простите, Баласар-тя, но они погибли, потому что отправились воевать. На войне такое случается.

— Эту войну начал я. Погибли мои люди.

— Теперь понимаю, что вы зовете гордыней.

Баласар вскинул на него глаза, губы у него были плотно сжаты, лицо пылало. Синдзя ждал. Наконец генерал выдавил из себя улыбку. Подул ветерок, и листья клена тихонько захлопали друг о друга.

— Нужно было лучше следить за дисциплиной, — сказал Баласар. — Они пришли в Удун убивать. Не пощадили никого. Значит, больше времени уйдет, чтобы собрать городское добро. Значит, я потеряю больше воинов. Утани и Тан-Садар узнают, что случилось, и будут сражаться до последнего.

— Кажется, вы пришли уничтожить Хайем, а не покорить его, — напомнил Синдзя.

Баласар кивнул, принимая упрек. Синдзе даже показалось, что руки генерала вот-вот сложатся в жесте раскаяния, но вместо этого Баласар посмотрел ему в глаза. Раскаяния во взгляде не было, только твердость. Решимость человека, который признал свои ошибки и вознамерился их исправить.