— Ближе, — сказала Эя. — Я подошла ближе.

Вид Баласара Джайса потряс Оту больше, чем он ожидал. Ота всегда знал, что генерал — совсем не крупный мужчина, но его присутствие всегда наполняло комнату. Увидев Баласара, сидевшего за столом у окна, и его серые глаза, похожие на старые жемчужины, Ота почувствовал, что видит умирающего человека. Одежда казалась слишком большой для него, или его плечи внезапно уменьшились.

За окном утреннее солнце освещало море. Чайки кричали и жаловались друг другу. На маленьком блюдце лежали свежий сыр и порезанное яблоко; жара уже расплавила сыр, бледная плоть яблока побурела. Ота прочистил горло. Баласар улыбнулся, но не повернул голову на звук.

— Высочайший? — спросил Баласар.

— Да, — сказал Ота. — Я пришел… я пришел, когда услышал.

— Боюсь, Синдзя придется справляться без моей помощи, — сказал Баласар с мрачной иронией. — Похоже, я буду не состоянии плыть.

Ота наклонился к подоконнику окна, его тень упала на Баласара. Генерал повернулся к нему. В его голосе бушевала накопленная злость, на лице было выражение бессилия.

— Ты знаешь, Ота? — спросил он. — Ты знаешь, что они сделали?

— Это сделал не я, — сказал Ота. — Клянусь.

— Я посвятил жизнь тому, чтобы изгнать из мира ваших богов-призраков. И я думал, что мы это сделали. Даже после того, что твои ублюдки сделали со мной, со всеми нами, я радовался тому, что сделал для мира. Я потерял своих людей ради этого, и я живу только для того, чтобы эта потеря что-то значила. Несмотря на страшную цену, мы, по меньшей мере, избавились от гребаного андата. Но сейчас…

Баласар стукнул по столу открытой ладонью, раздался звук, словно камень треснул. Ота сложил было руки в позу, которая предлагала утешение, но остановился и дал рукам упасть.

— Мне очень жаль, — сказал Ота. — Я пошлю своих лучших агентов найти нового поэта и разобраться с ним. А пока обо всех вас позаботятся и…

Баласар с горечью рассмеялся:

— С чего мне начать, высочайший? Ты собираешься позаботиться о нас всех? Ты действительно думаешь, что это произошло только с теми гальтами, которые приехали в твой грязный город? Ставлю на что угодно, дома произошло то же самое. Сколько рыбаков плыло в своих лодках, когда это произошло? Сколько людей путешествовало по дорогам? Легче сорвать луну с неба, чем позаботиться о всех нас.

— Мне очень жаль, — повторил Ота. — Как только мы найдем поэта и поговорим с… — Он запнулся, не зная, что сказать: ожидаемое «ним» или более вероятное «ней».

Баласар развел руки ладонями вверх, словно доказывая что-то маленькое и очевидное.

— Если это не работа твоего ручного андата, как ты можешь надеяться что-то сделать? — спросил Баласар. — Они могут лишить зрения и тебя, в любое мгновение, и ты ничего не сможешь сделать. Это же андат. Нет обороны. Нет разумной контратаки. Собери своих стражников. Если они займут позицию, то воротятся назад слепыми и умрут рядом с нами. Ты ничего не можешь сделать.

«Это дело рук моей дочки, — подумал Ота, но не сказал вслух. — Я могу надеяться, что она все еще любит меня и согласится выслушать».

— Ты же никогда не чувствовал такое, — сказал Баласар. — Мы, остальные? Весь оставшийся мир? Мы знаем, что это такое — стоять лицом к лицу с андатом. Ты не сможешь с этим покончить. Ты даже не сможешь начать переговоры. Ты не в том положении. Самое лучшее, что ты можешь сделать — умолять.

— Тогда я буду умолять, — сказал Ота.

— Вот и наслаждайся этим, — сказал Баласар, откидываясь на спинку стула. Словно боец рухнул на пол в конце схватки. Энергия, гнев и насилие погасли; остался только маленький слепой гальт, ждущий, когда какая-нибудь добрая душа придет и заберет остатки нетронутой еды. Ота встал и тихо вышел из комнаты.

По всему городу разыгрывались подобные сцены. Мужчины и женщины, которые так хорошо себя чувствовали прошлой ночью, испытывали гнев и отчаяние. Они вслепую носились по незнакомым улицам, кричали и махали любым попавшим в руки оружием на любого, пытавшегося помочь им. Или плакали. Или, как Баласар, ушли в себя. Последнее было самым ужасным.

Баласар был только первой остановкой на долгом и мучительном пути Оты. Этим утром он собирался обойти всех высших советников, пообещать приложить все усилия для восстановления их зрения и обеспечить самый лучший уход. Генерал испортил план. Она зашел еще к двоим и сказал то же самое. Ни один из них не издевался над ним, но Ота видел, что слова падают в пустоту.

Не заходя к третьему советнику, Ота вернулся во дворцы, молясь, чтобы от Идаан пришло какое-то известие. Ничего. Вместо этого его залы для аудиенций наполнил утхайем, некоторые в прекрасных платьях, которые они торопливо накинули, другие все еще в том, в чем спали. Голоса перекрикивали друг друга, были громче прибоя и так же неразборчивы. Везде, где он проходил, их глаза поворачивались к нему. Ота шел с мрачным выражением на лице, держа спину прямо, насколько мог. Он приветствовал потрясение и страх с той же беспристрастностью, как и выражение радости.