Он сделал знак трактирщику и попросил крепкого чая. Мужчина достаточно быстро принес чугунный горшочек в форме лягушки, между губами кран в виде пустого языка. Маати нацедил густой зеленый чай в деревянную пиалу и какое-то время сидел, вдыхая запах; только потом попытался поднять ее к губам.

К тому времени, когда появилась Ирит, он почти стал собой. Истощенным и слабым, но собой. Женщина села напротив, переплетя пальцы. Ее улыбка была слишком широкой.

— Маати-кво, — сказала она, с запозданием приняв позу приветствия. — Я только что с набережной. Эя наняла лодку. На вид хорошую. Достаточно широкую, ее не будет слишком сильно качать. И она не сядет на мель. Они там говорили о мелях. В любом случае…

— Ирит, в чем дело?

Ирит оглядела главный зал так, словно ожидала кого-то найти. Потом заговорила, не глядя на него.

— Я никогда не собиралась пленять, Маати-кво. Я могу помочь, могу и не помочь. Но мы оба знаем, что я никогда не буду пленять андата.

— Ты хочешь уйти, — сказал Маати.

Вот тут она посмотрела на него — маленький рот, большие глаза. Она выглядела, как портрет самой себя, нарисованный тем, кто очень плохо думал о ней.

— Собери свои вещи, — сказал Маати. — И сделай это до того, как мы придем к реке.

Она приняла позу, которая принимала его приказы, но в положении тела остался страх. Маати кивнул себе.

— Я скажу Ванджит, что послал тебя с поручением, для меня. Что Эе нужен особый корень, который растет на юге. Ты встретишь нас в Утани. Ей ни к чему знать правду.

— Спасибо, — сказала Ирит, на ее лице появилось выражение облегчения. — Я прошу прощения.

— Торопись, — сказал Маати. — Времени мало.

Ирит торопливо пошла прочь, ее руки мелькали так, словно обладали собственной жизнью. Маати спокойно сидел в наступающей темноте, прихлебывал чай и пытался убедить себя, что к нему возвращается сила. Он разрешил напугать себя, вот и все. Смешно думать, что он едва не потерял сознание. Он в полном порядке. К тому времени, когда Эя и Маленькая Кае пришли забрать Ванджит и Ясность-Зрения, он почти в это поверил.

Эя приняла новость об отъезде Ирит без комментариев. Обе Кае переглянулись и продолжили грузить оставшиеся ящики в лодку. Ванджит не сказала ничего, только кивнула и поставила Ясность-Зрения на нос маленького суденышка, откуда он мог глядеть на воду.

Лодка была длиной в шесть лежащих друг за другом людей и шириной в пять. Она низко сидела в воде, заднюю часть заполняли запасы угля и печь; паровой котел и колесо с широкими лопастями уже были готовы к работе. Лодочник, присматривавший за огнем и рулем, казался старше Маати, его кожа была тонкой и морщинистой. Его помощник, который должен был стоять на вахте во время отдыха старика, мог быть его сыном. Никто из них не разговаривал с пассажирами и не обращал внимания на ребенка, метавшегося на руках Ванджит.

Как только они погрузили все пожитки на лодку и привязали их, Эя приняла позу, указывающую, что они готовы. Помощник что-то крикнул, почти пропел. Клерк на набережной прокричал ответ, концы отвязали, злое урчание колеса стало громче и сильный резкий удар дерева по воде отбросил их от берега в реку. Поднялся бриз, но, вероятно, только из-за скорости лодки. Эя села рядом с Маати и взяла его запястья.

— Мы сказали им, что ребенок — сын одного из утхайемцев и западной девушки. Ванджит — няня.

Маати кивнул. Ложь, ничем не хуже любой другой. Ванджит, сидевшая на носу, обернулась, услышав свое имя. Ее глаза были ясными, но, судя по выражению лица, она только что плакала. Эя нахмурилась и так сжала кончики его пальцев, что они побелели, потом подождала, пока кровь не вернулась в них.

— Она спросила о твоих табличках, — сказал он. — Ты постоянно занята с ними. Пленение?

— Я пытаюсь врезать символы настолько глубоко, чтобы смочь прочитать их пальцами, — тихо сказала Эя. — Это намного лучшее упражнение, чем я ожидала. Мне кажется, что я нашла несколько способов улучшить грамматику. Надо будет сделать другой набросок, но… Как ты себя чувствуешь?

— Что? А, прекрасно. Я чувствую себя прекрасно.

— Устал?

— Конечно я устал. Я уже стар, и слишком долго был в дороге…

«И я выпустил в мир сумасшедшего поэта, — подумал он. — Вся жестокость и трюки дай-кво, вся эта боль и потери, которые я перенес, чтобы стать поэтом, были оправданы. Если они не давали людям вроде Ванджит становиться поэтами, все было оправдано. А я проигнорировал их».

Словно читая слова в его глазах, Эя посмотрела через плечо на Ванджит. Солнечные лучи отражались от воды, окружая темную сгорбленную девушку блестящим бело-золотым ореолом. Когда Маати отвернулся, образ остался в его глазах и лег на все, на что он смотрел — чернота, где был свет, и бледное изображение цвета траурного платья, где была Ванджит.

— Я сделаю тебе чай, — сказала Эя мрачным голосом. — Оставайся здесь и отдыхай.

— Эя-кя? Мы… мы должны убить ее, — сказал Маати.

Эя повернулась к нему с бесстрастным выражением на лице. Он показал на Ванджит, его рука дрожала.

— До твоего пленения, — сказал он. — Мы должны быть уверены, что это будет безопасно для тебя. Так безопасно, как только возможно. Ты… ты понимаешь.

Эя вздохнула. Потом опять заговорила далеким и задумчивым голосом.

— Я знала одну целительницу в Мати. Она рассказала мне о том, что была в предместье, когда один из мужчин подхватил кровавую лихорадку. Он был хорошим человеком. Все его любили. Это было очень давно, так что у него были дети. Он пошел на охоту и вернулся больным. Она приказала помощникам задушить его и сжечь тело. Его дети оставались в доме все это время и плакали, пока они этим занимались. После этого она много лет не могла спать без кошмаров.