Ванджит покрутила свою пиалу с вином, глядя на нее с тем, что могло быть спокойствием.

— Маати-кво, — сказала Ванджит. — Вы помните, когда я впервые пришла к вам? Боги, сейчас кажется, что это было в другой жизни, верно? Вы были за Сесейн-Таном.

— Лати, — из-за костра сказала Эя.

— Конечно, — согласилась Ванджит. — Сейчас я вспомнила. Я встретила Умнит в бане и мы начали разговаривать. Она привела меня к Эя-тя, а Эя привела к вам. Это был брошенный дом со всеми этими мышами.

— Я помню, — сказал Маати. Обе Кае обменялись взглядами, которые Маати не понял. Ванджит рассмеялась и закинула голову назад.

— Не представляю, что вы нашли во мне тогда, — сказала она. — Я выглядела так, что даже собаки не стали бы меня есть.

— Всем нам было не до жиру, — сказал Маати, заставив себя говорить веселым тоном.

— Не для вас, — возразила она. — Не с Эей за вашей спиной. Хотя вы не утверждали, что она поддерживала вас с самого начала. Без нее мы бы никогда не зашли так далеко.

Эя приняла позу, которая принимала комплимент и подняла пиалу с вином, но Ванджит не выпила из своей. Маати хотел, чтобы она выпила яд и все закончилось.

— Я думаю о том, какой была тогда, — сказала Ванджит, мягким и задумчивым голосом. Голосом ребенка. Или, хуже, голосом взрослой женщины, которая пытается говорить как ребенок. — Потерянной. Пустой. И потом боги коснулись моего плеча и направили к вам. Ко всем вам, на самом деле. Вы были единственной семьей, которую я имела. Я имею в виду, после того, как пришли гальты.

Ясность-Зрения, сидевший в ее ног ног, завыл так, словно у него разорвалось сердце. Ванджит повернулась к нему, сосредоточенно нахмурив лоб. Андат какое-то время изгибался и вздрагивал, но потом успокоился. Из плеч Маати напряжение распространилось на горло. Он увидел, как руки Эи судорожно сжали пиалу.

— Единственная семья, которую я имела, — сказала она, словно найдя место для себя в подготовленной речи. Потом мягко добавила: — Вы думаете, я не знаю?

Большая Кае поставила пиалу, перевела взгляд на Эю и обратно. Маати сдвинулся в сторону, горло сжалось настолько, что он едва мог говорить.

— Знаю что? — спросил он. Слова вышли грубыми и напыщенными, и не убедили даже его самого. Ванджит посмотрела на него с выражением разочарования. Никто не двигался, но Маати почувствовал, что в глазах что-то изменилось. Андат глядел на него, его крошечное лицо с каждым ударом сердца становилось все более отчетливым.

Ванджит протянула ему пиалу с вином. Цвет был неправильным. Никакой человеческий глаз не увидел бы разницы, но с андатом, усилившим их зрение, ошибиться было невозможно. Глубокий красный с зеленоватым оттенком, которого не было в других пиалах.

— Что… что это? — пропищал Маати.

— Не знаю, — сказала Ванджит голосом, который означал, что она знает. — Возможно вы должны выпить это вместо меня, и мы увидим. Но нет. Вы слишком ценны. Эя, возможно?

— Прошу прощения. Быть может, я плохо вымыла пиалу? — спросила Эя.

Ванджит бросила пиалу в огонь, пламя зашипело, над костром поднялось облачко дыма. Ее лицо исказил гнев.

— Ванджит, — сказала Эя, — я не думаю…

Ванджит, не обращая на нее внимания, быстрым судорожным движением распахнула сумку. Когда она подняла ее, оттуда выпали блоки восковых табличек, серые и белые, словно гнилой лед. Маати увидел куски почерка Эи, врезанные в них.

— Вы хотели убить меня, — сказала Ванджит.

Эя приняла позу, которая отрицала обвинение. Пламя костра мигнуло, осветив лицо Ванджит, и на мгновение Маати подумал, что поэт поверит в ложь. Он прочистил горло.

— Мы никогда бы этого не сделали, — сказал он.

Ванджит повернулась к нему, с пустым и безумным выражением на лице. Андат, у ее ног, издал звук, который мог бы предупреждением или смешком.

— Ты думаешь, он говорит только тебе? — сплюнула Ванджит.

Маати вздрогнул и отступил на шаг, когда Ванджит бросилась вперед. Но она только подняла андата, повернулась и унеслась в темноту.

Маати бросился за ней, выкрикивая ее имя с углубляющимся чувством отчаяния. Деревья казались тенями в огромной тьме ночи. Его слишком слабый голос проникал во мрак только на несколько шагов. Не больше, чем через пол-руки — меньше, безусловно, — он остановился, чтобы перевести дух. Опершись о древний ясень, он осознал, что Ванджит исчезла, он сам заблудился и только тихое шуршание реки слева от него может вывести его обратно. Он отправился к берегу, пытаясь найти дорогу, по которой бежал, но не сумел. Ковер из сухих листьев громко трещал под его ногами. Что-то двигалось в ветвях над головой. От холода пальцы рук и ног закоченели. Месяц, светивший через ветви, уверил его, что он не ослеп — единственное утешение, которое у него осталось.