— … а того парня помнишь? Ну, который пиджаком над головой размахивал и засветил майору?!

— … я риф запиливаю, а сам на первый ряд кошусь, там у чувака такая рожа протокольная!

— … вы уехали, а мы к КПП идем. За нами — топот. Блииин, думаю, точно догонят и побьют сейчас. А они обступили и давай нам руки жать…

— … прожектор этот дурацкий прямо в глаза светил. Я сдвинулся, а он все равно светит…

— … там на сцене кто-то сигу потерял, прикиньте? Мальборо, с золотым ободком! Я думал, доиграем концерт, подберу. А тут этот полкан вылез и на нее наступил, вот непруха!

Я сидел на столе, потягивал жидкость из своего стакана и смотрел на радостные лица моих «ангелочков». Бегемот радостно жрал шпротов прямо из банки, Бельфегор нашел заныканные еще на утренней репетиции полбатона, нарезал из тупым складишком и ваял бутерброды с красной икрой. В качестве гонорара Азамат Мирзоевич выдал нам что-то похожее на «новогодний паек» — кроме шампанского, икры, шпротов и колбасы, там были майонез, соленые помидоры, здоровая плоская банка соленой селедки, пара банок сайры, пачка чая, конфеты и прочее роскошество. Мы решили, что сейчас сожрем и выпьем, сколько в нас влезет, а оставшееся поделим по-братски и отнесем по домам. От своей доли я отказался под предлогом, что они же работали как не в себя. А я их вообще пытался подвести под полное отсутствие гонорара. Так что все честно.

— Кстати, братва, есть предложение, — сказал я, поставив свой стакан на место. — Насчет завтра. Я тут в рок-клубе с народом пообщался, желающих в концерте участвовать хватает. Может устроим прослушивание?

— Мы? — удивленно вскинул брови Бельфегор.

— Ну да, мы, — я пожал плечами. — Ключ мне Колямба вручил, нам еще оборудование надо проверить. Можем совместить. Потестим, что там по аппарату, заодно программу составим.

— А выбирать как будем? — чуть испуганно спросил Бельфегор.

— Боря, ты что как неродной? — заржал я. — Это же мы организаторы концерта, считай. Кого захотим, того и выберем.

Повисло молчание. На лицах моих «ангелочков» отразилась напряженная работа мысли. Кажется, до этого им в голову не приходило, что они могут находиться по другую сторону. Принимать решения, оценивать и все такое. Я помолчал, чтобы они немного покрутили в голове эту мысль.

— А Макс что? — спросил Астарот.

— Шутихин? — хмыкнул я и пожал плечами. — Завтра буду всех обзванивать, ему тоже позвоню.

— А может не завтра? — вздохнул Бегемот. — Новый год все таки…

— Завтра всего-то тридцатое, — я усмехнулся. — Вагон времени еще. Все успеем.

Внезапно понял, что у меня есть время, чтобы просто пройтись. Все звонки сделаны, заинтересованные примчатся, незаинтересованные — забьют. С Жаном, который, ясен пень, возжелал принять участие в импровизированном прослушивании, мы встречаемся только через час. Погода — самая что ни на есть открыточная — ветра нет, снег падает крупными хлопьями. Ветки тополей и яблонь на аллее Ленинского проспекта укутаны в белое. И звуки такие приглушенные, будто весь мир накрыт мягким пуховым одеялом. И, как всегда бывает в такую погоду, не холодно.

«Странная штука реальность, — думал я, неспешно вышагивая по аллее между двух не особо густых потоков машин. — Чертовски зависит от тех глаз, которыми на нее смотришь…» В разговорах эта эпоха часто так или иначе всплывала. Кто-то описывал ее как ужасную голодную разруху, время безысходности, тоски и неуверенности в завтрашнем дне. Для кого-то девяностые были полны бандитскими разборками, парнями в кожанках и со стволами, перестрелками и практически войной на улицах. И вот я здесь и сейчас. Какой я вижу эту реальность?

Я покрутил головой, силясь увидеть тоску и безысходность. Или бандитов со стволами наперевес. Но вокруг был чуть нервный в предновогодней суете Новокиневск. Разруха… Ну да, наверное. Я привык к более классным дорогам, сияющей рекламе, стеклянным шкатулкам торговых центров, которые построят еще нескоро. Но фиг знает. Пушистый снег укрыл от внимательных глаз раздолбанный асфальт. Облупившаяся краска на стенах домов старого города в глаза как-то не бросалась. На лицах встречных — рассеянные улыбки, а в глазах — ожидание чуда.

На перекрестке с Молодежной двое рабочих деловито ваяли из здоровенного кома снега фигуру деда Мороза. Почти доделали, лоск наводили.

Ну да, маловато было новогоднего. До сиятельного блеска всех цветов радуги еще далеко. Но в целом…

Я усмехнулся и сунул нос в шарф. Может быть, это я просто так мысленно спорю со всеми моими «экскурсоводами» по девяностым? Они мне говорили про тлен и разруху, а я, такой: «Какая разруха, а чем вы? Ну да, мишуры поменьше, но предчувствие праздника прямо-таки в воздухе витает! Идите нафиг с вашими фальшивыми елочными игрушками, лживым инструментом в руках хитрых маркетологов!»