Шрифт:
Он понял. «Дело проиграно. Он будет расстрелян. Жаль. Хочется жить. Больше, чем раньше. Сильнее, чем в прежние годы. Чтоже, видно судьба». Мысли, толкаясь, спеша, быстро неслись.
Жаль девочки. Славная девочка. Жаль жены. Близкой, милой, любимой. Жаль жизни вообще, солнца, Волги, этих чаек крикливых; чтоже, видно судьба.
Он встает; спокойный. И ровным движением кладет девчурку на руку жены. И точно прощаясь, малютку в лобик, белый, чуть-чуть розоватый, целует. Несколько раз.
«В чем дело? Что надо вам от меня?
«Вы капитан Антипов, белогвардеец? Не так ли?
«Что вы, Христос с вами. Если хотите, я вам покажу свой паспорт, бумаги. Крестьянин я. Мужик из села Заливное.»
Он ищет за пазухой.
Ответом спокойным красные слегка смущены... Совещаются. Шепчутся. «Вот смотрите.» Тычет им паспорт. Они смотрят.
А он ловким движением прыгнул за борт. Прямо в воду.
«Стой! Держи! Тормози пароход!» Крики. Вопли. Наклоняясь над водой, офицеры ищут его.
«Вот там показался.»
В шагах тридцати, ближе к берегу, отнесенный течением, плыл беглец.
«Стреляй!»
Беспорядочно, громко гудят выстрелы, револьверные и ружейные. И пули, падая в воду, ее белопенят.
Чайки испуганные, тревожно-сердитые взлетают выше и дальше. Удивленные шумом ненужной стрельбы.
Пароход неподвижно стоит. Якорь брошен. Шлюпка спущена. Трое красных с матросами пароходными едут ловить беглеца.
«Ранен, ранен. Гляди, звон кровь показалась.»
Молоденький купчик, толстый, нескладный, смотрит в бинокль. Толпа мужиков тут же рядом смотрит, волнуется.
«Ишь сердечный. Сказывают Вольский. Наш.Из народной армии. Хороший парень,
«Эх бы коли убег. Было бы ладно.
«Спаси Господи. Сохрани его.» Шепчет баба, простая в темном платке, не то богомолка, не то из раскольниц.
«Снова ранен. Видно, что в голову. Тяжело, поди, ему плыть. Много крови вышло.» Купчик волнуется.
«Пойман. Неужто?
«Ишь, бедняга, — бормочет старый мужик в лаптях, с котомкой. Жалкой. Полупустой.
«Ну и дела, Боже Ты мой. Ну и жисть.»
У борта — женщина с тоскою за шлюпкой следит. И надежда, и страх. Рядом с нею — девчурка играет, попрежнему светло довольная. Чуждая боли взрослых людей. Для нее жизнь простая задача.
«Пойман. Ведут» Кончено. Женщина плачет.
Плачет молча и тихо... Счастью конец.
«Умер. Убит.»
Крестьяне толпою окружают вернувшихся красных. Расспрашивают. Куда пуля попала. Да как тело нагнали. Бабы охают, ахают.
«Ишь бедненький умер.» А старая баба, ветхая, в землю растущая, грозит кулаком в сторону красных: «Ишь нехристы.»
Тело втащили. Мокрое, розовато желтеющее от крови, из раны сочившейся. Глаза убитого полузакрыты. И шрам на лице, недавно живой, темно красневший, стал бледным и синим.
Тело внесли и бросили грубо к ногам плачущей женщины, любимой убитого. И забывшись от горя, она его теребила, звала, грела руки — целовала лицо. Тщетно стараясь в тело умершего влить жизни волну.
Солнце уставшее, сонное — готово уснуть. Уходя — золотит пароход своими лучами. Чайки, забыв о стрельбе, о шуме недавнем, досадном, снова кольцом изменчивым, серо белеющим, маячат над флагом.
Белокурая девочка — смеется, довольная. Тянет ручку к отцу и хочет играть с его бородой, золотистой от солнца и красной от крови...
НОЧЬЮ
Слова родной песни. Волжской. Столь обычной и частой в прежние годы. Столь редкой — в теперешние дни.
Слова — отчетливо понятные всем волжанам.
Слушая Волжскую песнь — мечтаешь... и в мечтах хочешь простора. Речного. Водного. Ищешь леса, густого, дикого. Стремишься к степи, бесконечной, свободной. Мечты о свободе, мечты давнишние, русские.