Старший лейтенант Мюри докладывал Пастельняку:

— Ни один из братьев Оясоо, по моему наблюдению, на подлинного лесного брата не смахивает.

— Что же, сначала мы вовлекли их, теперь отстраняем от операции?

— Никак нет, товарищ полковник. Они будут с нами. Но не на первых ролях.

— А кого вы планируете на первую роль?

— Рудольфа Илу. Он многим обязан Советам, смышлен, мыслит правильно. Либо сам, либо вместе с одним из братьев Оясоо он будет нами внедрен в банду.

— Опять переживаем?

— Так почему же я? — повторил Рудольф Илу.

Анвельт кивнул, будто ожидал такой вопрос. Мюри внимательно разглядывал узор скатерти.

— Тут много причин, — наконец отозвался Пауль. — У братьев Оясоо уже есть определенная репутация на Западе. Но ни Арво, ни Айвар по своим характерам, замедленности в принятии решений, если хочешь знать, некоторой узости мышления никогда не будут приняты ни Ильпом, ни его бандой за лидеров лесного братства.

— Я знаю еще многих башковитых людей, — упрямо продолжал Рудольф. — Почему именно я?

— Ты — хуторянин, — вздохнул Пауль. — Психология крестьянина, да еще повидавшего лесное братство, тебе близка. Эти сааремааские молодчики чужака вынюхивают за версту.

— Ты со мной не крути, Пауль, — выдохнул Рудольф. — Хуторян в Эстонии хватает и еще многих вы вывели из лесу. А ты пришел не к ним — ко мне. С чего бы?

Пауль, наконец, не выдержал:

— А с того, что мы в тебя верим, Рудольф. Что ты еще хочешь спросить? Приказ это? Нет, просьба друзей. У тебя малыши. Есть о чем подумать.

Анвельт дал Рудольфу время переварить сказанное и заключил:

— Ожидается визит Алекса Туула к Оясоо. И у них в доме Туул застанет их давнего приятеля Рудольфа Илу.

…Так и случилось. Но до этого Алекс получил некоторые заверения:

Они сидят в доме у Оясоо друг против друга — Алекс Туул и Рудольф Илу — и не спеша обговаривают все условия совместных действий на Сааремаа. Мать на это время переселили в Тарту, к старшему.

— Айвар и Арво останутся пока здесь, — предлагает Рудольф. — Будут собирать желающих к нам пристать. Я поеду с тобой или днем позже, как скажешь.

— Я тебя встречу через два дня, — осторожничает Туул и задает тот самый вопрос, который его волнует больше всего: — Если привалит удача к нам, как роли поделим?

Илу безразлично пожимает плечами.

— Не туда гнешь, Туул. Ни славы, ни богатства я не ищу. Мне бы жить, — запнулся на мгновение, — на своем хуторе, да вырезать свистульки или чертяк разных из дерева. Эстония для эстонцев, — вот все, чего хочу.

Он догадался, что тяжелый камень снял с души честолюбца и карьериста Туула. Алекс заметно повеселел, разговорился, рассказал о положении их группы, но Рудольф чувствовал, что природная хитрость и настороженность бандита не притуплены. Рассказав о себе самое малое, Алекс испытующе спросил:

— Ты сам-то, Илу, хоть одного большевика скосил?

Тихий, неразговорчивый Айвар пришел на помощь Рудольфу:

— Мне сказал человек от Вяэрси. Они спалили школу, и Рудольф был с ними. Он страховал их со стороны опушки. Появился уполномоченный. Ну, Илу его и отправил на тот свет. Может, зря…

— Жалостливый? — недобро усмехнулся Туул.

Договорились о встрече, явках, Туул не преминул каверзно спросить:

— Не скребет у тебя на сердце, что на чужом острове за чужое счастье воевать будешь?

— Мне с Советами из одной миски щи не хлебать, — невозмутимо отговорился Рудольф. — А здесь хутора прочищены, бороться трудно и безнадежно. — Глянул в глаза Туулу: — Сам-то веришь, что у нас есть завтра, Алекс?

Туул промолчал, закинул мешок за спину, пошел к двери.

Через две недели чекисты получили записку:

— Это что же получается? — с тревогой спросил Пастельняк, когда к вечеру ему доложили об этом. — Сегодня уже двадцать четвертое. Почему Сааремаа задержал сообщение?