Шрифт:
— Пожалуйста, — шепчу я.
Он мне не отвечает, и я знаю, что он разрывается. В рациональном уголке моего сознания я тоже разрываюсь. Но прошло так много времени с тех пор, как мы замедляли темп и чувствовали друг друга вот так, играли, ласкали и целовали друг друга. Почему мы перестали? Когда мы перестали? Что, если мы потеряем это, не успев вновь полностью обрести это?
Ладони Эйдена снова бродят под моей футболкой, его большие пальцы кружат по моим соскам, пока те не становятся твёрдыми и такими восхитительно чувствительными. Между моих бёдер нарастает ноющая боль, пока он трётся о меня, и мои бёдра невольно отвечают тем же. Накрыв мою грудь, он снова дразнит мои соски, глубоко целует. Ноющее томление нарастает вместе с нетерпением. Я запрокидываю голову, ахаю, а потом…
Рёв телефона Эйдена разбивает момент.
Нет, не совсем так. Не телефон рушит момент. А срочность, с которой Эйден отстраняется и выуживает телефон из кармана.
Меня обжигает раскалённым, парализующе болезненным унижением. Я медленно сажусь, одёргиваю футболку, пока он смотрит на экран, и его пальцы летают, отвечая на полученное сообщение.
— Извини за это, — бормочет он, глядя в телефон. Он даже не может посмотреть на меня, когда извиняется.
И всё то лёгкое, деликатное, приятное, что я чувствовала этим вечером, каждый крохотный огонёк надежды, что ожил, когда Эйден повёл меня есть мороженое и пиццу, сказал, что любит меня, рассказал о своих мечтах и страхах… всё это угасло.
Новое зловещее опустошение расползается внутри меня, пока я смотрю на него. Даже если мы с Эйденом переживём это, даже если он откроется мне так, как раньше, действительно ли лучше будет знать, над чем он работает, если он всё ещё женат на работе, а не на мне? Или это всего лишь будет другой вид боли? Новое чувство одиночества, ощущение, что я на втором месте, уступая богу его смартфона и профессионального успеха, отвлекающего его от меня.
Я не удостаиваю его действия ответом. И Эйден, похоже, не замечает.
Соскользнув со стола, я хватаю свою пиццу, бутылку вина и зову котов, которые бегут за мной в спальню.
Ну хоть кто-то считает, что за мной стоит гнаться.
Глава 11. Эйден
Плейлист: Rayland Baxter — Bad Things
Это один из тех дней, когда бремя тревожности ощущается как стальные тиски вокруг моих рёбер, когда я слышу собственный пульс, грохочущий в ушах, а моё сердце превратилось в сплошную тахикардию. Не на чём заострять внимание, нет конкретной причины.
«Вот только ты готов был заняться оральным сексом со своей женой на кухне, потом Дэн написал тебе, и ты соскочил с неё так, будто она воспламенилась».
Бл*дь. Бл*дь. Я просто продолжаю прокручивать это в голове, как и многие моменты, когда я облажался в жизни. Моменты, когда я выставил себя идиотом или опозорился. Когда моя одежда была слишком поношенной или слишком маленькой. Когда я так уставал от садовой работы, которой занимался по выходным в средней школе, что засыпал в классе, а потом просыпался в лужице слюней на парте и членом на лице, который кто-то нарисовал фломастером. А я заметил его, только когда на пятом уроке глянул в зеркало в туалете.
Это проигрывается у меня в голове по кругу.
Иногда это не даёт мне спать. Иногда я просыпаюсь и зацикливаюсь на одном моменте, когда я неправильно объяснил термин на лекции, и мне пришлось разослать электронные письма всем 300 студентам и сказать, что я ошибся. В другой раз я нашёл опечатку в своей академической статье, написанной в соавторстве, и каким-то образом накрутил себя до мысли, что из-за этого меня уволят.
От этого у меня мурашки по коже. Иногда мне даже кажется, что меня стошнит.
И сегодня один из таких дней. Провалы занимают все мысли в моём мозгу. Я на грани панической атаки. Не могу врать, я чувствую тягу отчаяния. Ту душащую, заставляющую рвать на себе волосы злость из-за того, что я застрял. Что тревожность управляет моей жизнью вместо меня.
Так что когда у меня выдается перерыв между парами, и я не должен сидеть в кабинете для консультаций, я выхожу на прогулку, стараясь дышать, отвлечься, обрести почву под ногами. Сжимаю ладони, напрягаю пальцы, вдыхаю через нос, выдыхаю через рот. Возле моего корпуса есть небольшой, менее людный озеленённый участок, и я хожу там по кругу, наверняка выглядя как любой другой профессор, прогуливающийся и обдумывающий очередную идею.
Возвращаясь с очередного круга, я замедляюсь, заметив, что Том сидит на лавочке неподалёку. Готовый к работе в своей серой униформе уборщика, он ставит небольшую сумку-холодильник, в которой наверняка упакован его ужин, и отпивает что-то из термоса. Когда мой путь направляет меня мимо его скамейки, он смотрит через тёмные солнцезащитные очки под его обычной выцветшей чёрной бейсболкой и вежливо машет рукой.
Я постепенно останавливаюсь.
— Привет, Том.
— День добрый, — отвечает он, салютуя термосом. — У тебя всё хорошо?