— Снежок подпал, и след застлал. Вот так у нас водится,— сказал Михаил Иванович Ване Татаринову, высокому худощавому юноше, одетому налегке, как и он сам.

В слабо освещённом подъезде большого дома их спросили:

— Не ищете ли вы серую собаку?

— Нет. Нам нужна морковка,— отозвался Калинин.

— Пятый этаж, вторая дверь.

И вот они в тёплом помещении, с завешенными наглухо окнами, среди близких людей, за накрытым столом. Правда, на столе один чёрный хлеб, но как его вкусно запивать сладким горячим чаем, держа стакан в озябших руках!

— Знакомьтесь. Мой друг из лафетно-снарядной,— представил Калинин членам политического кружка Ваню Татаринова.— Теперь у нас четыре Ивана и три Ивановича. Но, думаю, путаницы не будет: новичка назовём «Тюбетейка».

Руководитель кружка вместо фамилии новенького нарисовал в списке какие-то иероглифы — тюбетейку да ещё тонкую длинную иву.

— Знаете ли вы, юноша, о том, что открыть нашу тайну — нарушить верность рабочему классу? — с некоторой суровостью спросил Татаринова хозяин квартиры, пожилой рабочий-туляк Дронов.

— Знаю.

— Можешь поклясться хранить тайну?

— Родным отцом и матерью клянусь! — ответил Ваня. Руководитель кружка спросил:

— Какая у тебя подготовка?

За Ваню ответил Калинин:

— Отлично знает причины падения Парижской коммуны. К тому же любит Надсона. И сам пишет стихи.

Тут все попросили Ваню прочитать что-нибудь.

— «Вольного рабочего»,— предложил Калинин.

Ваня Тюбетейка положил на стол руки и начал:

Собравшимся стихи пришлись по душе. Затем начались занятия — чтение «Эрфуртской программы».

Руководитель выслушивал суждения членов кружка, ставил отметки.

Больше всего стояло плюсов против «Куста» — знак Калинина. Хорошие отметки получали «Кувшин» — знак Вани Кушникова — и «Перо», невысокий белолицый юноша Антоша из конторы.

…Руководители кружка менялись. К молодым рабочим пришла фельдшерица Юлия Попова в строгой кофточке, с густой тёмно-русой косой до пояса. Она повела занятие остро, весело. Рассказала, что делалось за границей: в Англии, Франции, Германии. Рассказала о Марксе, Энгельсе. Слушать её было интересно.

Но занятия политического кружка однажды прервались. В городе начались волнения студентов, и Юлию арестовали.

Кружковцы решили: будем заниматься самостоятельно.

— Выбирайте старшего,— предложил Дронов.

Когда стал вопрос о старшем, все посмотрели на Мишу Калинина. Хотя он и молод, но знания имеет, житейского опыта понабрался и в кружке шёл первым.

Так на Путиловском заводе родилась политическая группа из смелых и отважных борцов за рабочее, революционное дело, которой стал руководить Михаил Иванович Калинин.

Огнёвка — это небольшая бабочка. Порхает она туда-сюда, отыскивает распустившийся цветок и пьёт нектар из его венчика.

Когда из «Союза борьбы» пришло указание готовиться ко дню Первого мая, с Путиловского запросили:

— Будут огнёвки?

Им ответили:

— Огнёвки будут. Сделайте так, чтобы эти «весенние бабочки» разлетелись по всем мастерским.

Михаил Калинин сказал членам своего кружка:

— Надо нам выходить за рамки кружковой работы. Рабочие недовольны условиями труда, штрафами, недовольны мастерами, которые унижают и оскорбляют их. В праздник Первое мая проявим себя. Огнёвки нам надо суметь раздать так, чтобы все они, как драгоценные зерна, попали на всхожую почву. Распространим их среди рабочих и постараемся не угодить в руки охранников.

На очередном занятии кружка Ваня Кушников учил товарищей.

— Листовки надо бросать с верхних переходов, с кранов, с антресолей,— говорил он, собирая нарезанную бумагу, и уравнивая её края.

Затем он снова занёс листовки над головой, взмахнул, и бумажки, словно бабочки, разлетелись в разные стороны.

— А теперь вы по очереди,— предложил Ваня товарищам.

У одних получалось хорошо, у других хуже. Но всех поразил своей ловкостью молодой здоровяк рабочий из кузницы, Василий. В политическом кружке он не состоял, но за рабочих заступался, прохватывая мастера Гайдаша и смотрителя Чача в злых и остроумных частушках. Поэтому товарищи ему доверяли.

— Что я, без понятия, что ли! Аль кровь во мне другая? Будут пытать, вытерплю — у горна закалился…— принимая у Калинина большую пачку листовок, сказал он.