— О!.. Ты как здесь? — проговорил я.

— Ладно! — заорал Никита (мы поднялись на волну). — Думаешь, легко тут тебя искать?

— Хорошо… Думаю, здесь не место для споров, — сказал я, улыбаясь и чувствуя, что по щеке текут горячие слезы.

— Ну, извини! — сказал Никита, тоже вдруг заплакав.

Волна сделалась круче, меня вдруг ударило коленом об камень. Потом я увидел темный силуэт Никиты, идущего пешком. Я осторожно пополз по камням; меня сбило, оглушило, потащило назад. Потом, сильно дрожа, я лежал за высоким камнем, спрятавшись от ветра. Потом вдруг пошел дождь — необыкновенно крупные капли падали в темноте. Я подставил ладонь, посмотрел — это был снег!

Я встал на четвереньки, стал карабкаться на высокую булыжную гору, поднимающуюся круто вверх от воды, залез наконец наверх и с изумлением увидел залитую солнцем долину, словно я (как человек со знаменитого рисунка в учебнике) прошел темноту, пробил головой небесный свод и смотрю теперь вниз, на землю.

Вдали я разглядел дым, поднимающийся в деревьях. Я побежал вниз и увидел за деревьями избушку. За дверью, в темноте, я сбил ведро, и звон его прозвучал для меня прекрасной музыкой. Я открыл вторую дверь. В кухне, залитой низким горячим солнцем, женщина что-то варила на плите, маленькая девочка, с усилием нажимая ладошкой, топила в тазу куски газеты.

Потом я сбегал за Никитой (озеро продолжало тупо бушевать), и мы вместе стали носиться по этой горячей долине. Потом я увидел слезающих с горы солдат с зелеными погонами пограничников.

…Мы ехали в газике среди цветов.

— Всыпать вам надо как следует! — сказал шофер.

— Конечно, конечно! — радостно согласился я.

Мы въехали в раздвинувшиеся темно-зеленые ворота с двумя выпуклыми красными звездами. Потом мы оказались в белом пахучем медпункте. От запаха лекарств меня вдруг вытошнило — видно, наглотался воды. Врач выслушал сердце, потом стал запихивать зонд. Я энергично стал его жевать…

— Да не жуйте вы зонд!.. Глотайте! — закричал врач.

Потом я спустился по ступенькам… Зеленая скамейка, клумба, обложенная кирпичом, горячий запах какао из кухни!

После «спасения на воде» ликованье и общительность душили меня.

У ворот я увидел часового, который показался мне почти ровесником.

— Слушай! — сказал я. — Слышал уже небось про наше крушение?!

Он почему-то молчал.

Жестикулируя, я стал рассказывать.

…Я несколько увлекся и чуть не пропустил момент, когда он, внезапно блеснув слезой, вдруг передернул затвор, дослав патрон в патронник.

— Все! Все! Ухожу! — подняв руки, сказал я.

Потом я залез на вышку — запыхавшись, оказался на высокой деревянной площадке под крышей. С края, высунувшись наружу, стоял на треножнике длинный светло-зеленый бинокль (дальномер?). Я пригнулся к нему, стал смотреть. Прямо перед глазами оказался светлый бревенчатый дом, окруженный расплывчатым радужным повторением. Я узнал тот самый дом, в который вбежал после спасения. Потом я со скрипом повернул дальномер и оказался вдруг среди высоких волн. Я испуганно отвернул дальномер и вдруг увидел торчащую среди камней рубку нашего катера! На крыше сидела чайка, окруженная таким же радужным ореолом.

Мы перелезли булыжную гору и увидели наш катер, застрявший в камнях. Быстро жонглируя на скользких камнях, мы добрались до него. Я первый залез на высокий нос. Катер, скрипя, стал медленно перевешиваться. Вода, переливаясь внутри, бухнула в нос.

— Странно! — сказал Никита, присев под катер. Обшивка цела. Откуда же столько воды? Ну-ка, перейди на корму!

Я, как на качелях, перевесил катер на корму.

— Так. И спереди цело! — сказал Никита, заглядывая под катер.

С трудом сдвинув размокшую, разбухшую дверь, мы влезли внутрь. По колено в воде мы прошли в каюту. Вода была мутная (размокла мука!), плавали перья из подушек, и матрешка, которой мы накрывали заварочный чайник.

Корма, соответственно, поднялась, вода перелилась к нам (стало по пояс), и мы вдруг услышали, как в корме звонкой струйкой льется откуда-то вода… Вот она иссякла, и стало тихо.

— Ясно! — радостно сказал Никита. — Губит проклятая жадность! Надень я на стык выхлопа трубу дюрита подлинней — и не попадала бы вся вода, оказавшаяся в выхлопе, в катер!

Мы еще раз качнули катер — и точно: выхлоп, выходящий в воду ниже ватерлинии, зачерпнул воды и, когда поднялся, вылил ее всю в катер.

— Урра-а! — почему-то радостно закричали мы.

— Еще же вал сломан, — сказал я.

— Ерунда!

Мы быстро сняли крестовину соединения коленвала, выползли по камням на берег.

Потом мы радостно бежали по лесной дороге. Тепло, сухо, иногда пунктиром блеснет паутина.

Мы пробегали мимо заставы, и тут я увидел выходящего из ворот своего знакомого — часового. Я бросился к нему.

— Слушай! — закричал я. — Знаешь, в чем оказалось дело? Нужна труба дюрита подлинней, и все! Слушай! У вас же есть, наверно, дюрит!.. Слушай! Дело есть! Надо катер с камней стащить! У вас есть же, наверно, вертолеты там, транспортеры?