Я сел между Пинк и парнем, который едва не задавил меня на рельсах. И бесстыдно обожрался. Еда была настолько круче вяленой говядины и сухого органического картона, которыми я до этого питался, что устоять я не смог. Я ел не торопясь, но все равно закончил есть намного раньше остальных. Я наблюдал за ними, осторожно отодвинувшись от стола и гадая, не стошнит ли меня от обжорства. (К счастью, не стошнило.) Они ели сами и кормили друг друга, иногда вставая и обходя вокруг стола, чтобы предложить отборный кусочек другу на противоположной стороне. Очень многие таким же образом кормили меня, и я едва не лопнул, пока не выучил на корявом амслене фразу, означающую, что я сыт по горло. От Пинк я узнал, что более вежливый способ отказаться – угостить кого-то самому.

Вскоре у меня не осталось других занятий, кроме как кормить Пинк и наблюдать за остальными. Я начал становиться более наблюдательным. Я полагал, что они едят в уединении, но вскоре увидел, что по всему столу идет оживленный разговор. Руки были очень заняты, двигаясь с поразительным проворством. Люди разговаривали, касаясь пальцами любой части тела собеседника – ладони, плечи, руки, ноги, животы. Я с изумлением наблюдал, как волна смеха, наподобие падающих костяшек домино, прокатывается от одного конца стола к другому, когда чью-то шутку пересказывают вдоль линии. Это происходило быстро. Присмотревшись внимательнее, я смог заметить, как перемещаются мысли, достигая одного человека и передаваясь дальше, в то время как ответ шел с противоположного направления и, в свою очередь, тоже передавался. По пути возникали другие ответы и тоже прокатывались вперед и назад. Все это походило на волны.

Но это было и неопрятно. Давайте признаем: если есть пальцами и разговаривать руками, то неизбежно измажешься едой. Но никто не возражал. Я уж точно нет. Меня слишком тревожило ощущение, что я остаюсь за бортом. Пинк разговаривала со мной, но я знал, что начинаю открывать для себя, что значит быть глухим. Эти люди были дружелюбны, и я им вроде бы нравился, но с этой проблемой я ничего не мог поделать. Мы не могли общаться.

Потом мы вышли на улицу – кроме тех, кто убирал со стола, – и приняли душ под несколькими кранами, из которых лилась очень холодная вода. Я сказал Пинк, что хотел бы помочь с тарелками, но она ответила, что я буду лишь путаться под ногами. Я ничего не смогу здесь делать, пока не научусь их очень специфическим методам работы. Похоже, она уже предположила, что я останусь здесь настолько долго.

Обратно в здание, чтобы вытереться – это они проделывали с их обычным щенячьим дружелюбием, превращая взаимное использование полотенец в игру и подарок, а потом мы прошли в купол.

Внутри было тепло и темно. Свет проникал только черед переход в столовую, но его не хватало, чтобы пересилить свет звезд, видимых через треугольные панели крыши. В куполе было почти как под открытым небом.

Пинк быстро описала мне этикет перемещений внутри купола. Его было нетрудно соблюдать, но я все равно старался держать руки ближе к телу и не шагать широко, чтобы не повалить кого-нибудь, зайдя на пространство для ходьбы.

И опять меня подвело недопонимание. Тут не было иных звуков, кроме шороха плоти, касающейся плоти, поэтому я решил, что оказался посреди оргии. Я бывал на них и прежде, в других коммунах, и все они выглядели очень похоже на происходящее. Я быстро увидел, что ошибся, и только позднее обнаружил, что был прав. В каком-то смысле.

Мою оценку исказил тот простой факт, что групповой разговор этих людей должен был выглядеть как оргия. Более тонкое наблюдение, которое я сделал позднее, сводилось к тому, что, когда сотня обнаженных тел трется, целуется, ласкает и гладит друг друга, и все это одновременно, то какой смысл искать отличия? Не было никаких отличий.

Должен сказать, что я использовал слово «оргия» только для передачи общей идеи множества людей, находящихся в тесном контакте. Мне не нравится это слово, в нем слишком много подтекстов. В то время я и сам повелся на эти подтексты, поэтому с облегчением увидел, что это не оргия. Те, на которых я побывал, были нудными и безличными, и от этих людей я ожидал лучшего.

Многие протискивались сквозь толпу, чтобы добраться до меня и познакомиться со мной.

Никогда более чем по одному за раз; они постоянно знали о том, что происходит, и ждали своей очереди поговорить со мной. Естественно, тогда я этого не знал. Пинк сидела рядом, чтобы переводить сложные мысли. Постепенно я все меньше и меньше использовал ее слова, проникаясь духом тактильного зрения и понимания. Никто не считал, что реально познакомился со мной, пока не коснулся всех частей моего тела, поэтому на мне постоянно были чьи-то руки. Я робко начал отвечать тем же.

После всех этих прикосновений у меня быстро возникла эрекция, которая сильно меня смутила. Я бранил себя за то, что не сумел удержаться от сексуальной реакции при общении, оказался не в состоянии удерживаться на той же интеллектуальной плоскости, на которой, по моему мнению, находились они, и тут с некоторым потрясением осознал, что пара неподалеку от меня занимается сексом. Вообще-то они занимались этим уже минут десять, и это казалось настолько естественной частью происходящего, что я одновременно и осознавал, и не осознавал это.

Едва я это понял, как внезапно задумался: а прав ли я? Действительно ли это секс? Все происходило очень медленно, свет был слабый. Но ее ноги были подняты, а он находился сверху, уж в этом я был уверен. Пусть это было глупо с моей стороны, но я действительно должен был знать. Должен выяснить, во что, черт побери, я ввязался. Как я смогу правильно социально реагировать, если не знаю ситуации?

После месяцев, проведенных в различных коммунах, я стал очень чувствителен к вежливому поведению. Я стал адептом произнесения молитв перед ужином в одном месте, распевал «Харе Кришна» в другом и ходил счастливым нудистом в третьем. Это называется «когда ты в Риме, веди себя как римлянин», и если ты не в состоянии к такому приспособиться, то не ходи в гости. Я бы стоял на коленях в Мекке, рыгал после еды, поднимал бы тост за любое предложение, ел органический рис и нахваливал повара, но, чтобы делать это правильно, надо знать обычаи. Я думал, что знаю их, но трижды изменил свое мнение за столько же минут.