– Ты хочешь оставить мне книги, Сахаб?

– Только две, да. Я не могу перевезти их все во Францию.

Аббас не знает, что ответить, какие слова могли бы соответствовать величию этого подарка. В его жизни не было ни одной книги. Буквы он учил, рисуя на песке.

– У меня здесь есть «Contes de ma mere l’Oye», – Дю Лез показывает ему обложку со сверкающими золотыми буквами. – Король Людовик прислал ее в подарок Типу, но Типу счел ее слишком глупой. Она называется «Сказки… Матушки Гусыни».

– Самки гуся?

– Нет, это женщина по имени Матушка Гусыня. Человеческая женщина.

Аббас и Дю Лез смотрят друг на друга, ошеломленные языковой пропастью.

– Alors, начнем? – говорит Дю Лез.

Аббас садится в кресло и кладет книгу на колени. Язык дается ему нелегко, но он еще долго будет помнить, как впервые перевернул обложку и вдохнул аромат, поднимающийся от страниц, похожий на влекущее дыхание самой Франции.

Однажды утром Дю Лез просыпается в тисках жутчайшего похмелья. Единственное лекарство – добавка вина – должно быть в шкафу, но, открыв дверцы и перебрав все бутылки (пустая, пустая), он может только проклинать себя. Какая-то уксусная дрянь жалобно стекает по пищеводу.

Приняв решение пополнить запасы, он быстро одевается в джаму и патку. Зеркало на двери сталкивает его с отражением. Обычно он предпочитает не смотреться в зеркало до полудня, если уж не получается избежать этого совсем. Когда он видит себя, у него всегда возникает один и тот же вопрос: «Что с тобой случилось?» Ему пятьдесят семь, вся непринужденность испарилась с его лица. Он ухмыляется: вот он, старый развратник с щербинкой в зубах – или, во всяком случае, какая-то его часть. Блак был первым, кто сказал, что ему нравится эта щель между двумя передними зубами. Не просто нравится. Я скучаю по кончику моего языка, погруженному в нее, написал он. Это было в Париже. Последние письма Блака были сухими как мел, нужно было учитывать шпионов и цензоров Типу, хотя в последнем послании все-таки был небольшой рисунок – улыбка с щелочкой между зубами.

Это письмо пришло год назад вместе с бутылкой арманьяка. С тех пор ничего.

Поспешно одевшись, Дю Лез идет в гостиную. Аббас уже закончил завтрак. Теперь он сидит в кресле и рассматривает иллюстрацию из «Сказок матушки Гусыни».

Они забросили книгу после первого занятия, когда Дю Лез понял, что большего прогресса можно добиться с помощью простых слов и фраз, которые можно складывать в предложения. Bonjour. Bonsoir. Quel est votre nom? Bonne nuit [22] . Теперь Дю Лез сомневается, не был ли он слишком амбициозен в своих планах – с трактатом Туриана и всем остальным. Но кто знает, на что способен мальчик, обладающий таким упорством и такой челюстью?

Аббас поднимает взгляд:

– Bonne matin, monsieur [23] .

– У меня дела, – беспомощно грубит Дю Лез, направляясь к двери. – Сегодня ты работаешь без меня.

– Но, Сахаб, у нас осталось всего две недели…

– Тогда трудись. Я скоро вернусь, – Дю Лез чувствует, что до двери его провожает нахмуренный взгляд мальчика.

Дю Лез седлает в конюшне дремлющую кобылу и укладывает в седельную сумку свои пустые бутылки. Вместе они бредут по узкой грунтовой дороге, ведущей к Французским скалам – французскому поселению у подножия холмов Хироди.

Дорога вьется мимо дождевых деревьев, дающих мимолетную тень, тонкое плетение крон напоминает бретонское кружево. Лужи блестят вчерашним дождем. Хотя бы жара еще не так давит, думает он, пока не покидает сень деревьев и не выходит на бессолнечный белый зной; через несколько минут на спине собирается лужица пота. Лошадь время от времени спотыкается, ее шея такая же мокрая, как и его собственная.

Людей здесь практически нет. Женщина в розовом доит корову. Другая длинным изогнутым ножом копается в куче растений. Мальчик сидит на траве, упираясь ладонями в землю, в окружении четырех белых буйволов в разных позах, выражающих покой и отдых. Мальчик смотрит на Дю Леза, который мимоходом касается своей шляпы, но никак не реагирует.

Час спустя его взору открываются холмы и обтесанные ветром валуны на их вершинах. Под ними – ряды серых палаток, проросших и неподвижно замерших, как грибы.

Дав лошади угощение, Дю Лез пробирается через лагерь, стараясь дышать исключительно ртом, хотя и это не помогает спастись от запаха нечистот, витающих в воздухе.

– Где здесь уборная? – спросил Дю Лез в свой первый визит сюда много лет назад.

– Вы в ней стоите! – рассмеялся солдат.

В этот момент Дю Лез решил сократить до минимума посещение Французских скал.

Он идет прямо к навесу, стоящему отдельно от палаток и увешанному табличками с надписью на каннада и французском: «Продажа спиртных напитков ТОЛЬКО ФРАНЦУЗАМ». Продавец, Гуркюфф, занят солдатом, периодически кивая; солдат разглагольствует, обращаясь к невидимым массам:

– …Вы только посмотрите, что произошло с нашими продавцами шелка! Лучше лионского шелка не бывает, так всегда говорила моя мать. Но как только элиты подхватят индоманию, она распространится, как дизентерия, это я вам обещаю. Все будут требовать индийский муслин и индийский хлопок, а лионским шелком будут вытирать задницы! Может быть, это уже происходит, а мы просто не знаем, потому что застряли на этом камне, по одному Богу известной причине…