— Мне потребуются мои револьверы, трапеция, на которой кувыркается Венди, стрелковый щит и наша стойка с горящими свечами. А! Можно карты ещё на щит приколоть. Точно. Сначала карты, потом свечи.

Через десять минут с револьверами на поясе я поднялся на трапеции над сценой. Мэт пришпилил к щиту карты, а я начал раскачиваться, как на качелях. Когда трапеция принялась летать над сценой из конца в конец, в самой дальней от щита точке я выхватил револьверы, повис вниз головой, зацепившись ногами за канаты, изогнулся и дважды выстрелил.

После чего рывком поднялся и сел нормально, продолжая летать над сценой.

— Попал! — воскликнул Мэт, проверив карты.

— Теперь — стойку со свечами.

Вынесли стойку, и я из того же положения вниз головой погасил все свечи.

А потом сделал то же самое с завязанными глазами.

— Я в цирке сорок лет, — покачал головой Мэт. — Признаюсь честно, не видел ничего подобного. Кто ты такой, парень?

— Люди чаще всего не умеют стрелять, — улыбнулся я со всем своим обаянием. — А ведь в этом ничего сложного нет. Секрет очень простой.

— И в чём же он состоит?

— Целиться не надо, — сказал я.

— Да, конечно, — засмеялся Мэт. — Как я сразу не догадался.

— Но это правда, — сказал я. — То, что называют словом «целиться», хорошо в спортивной стрельбе. Ещё в армии. Наверное. Военным снайперам без этого умения никак. А вот в ковбойской стрельбе из револьверов, которую я на самом деле здесь демонстрирую, целиться в привычном смысле слова не надо. Хотите научу?

— Нет уж, спасибо, Джимми. Я хоть и американец, но оружие не особо люблю. Так что давай каждый будет заниматься своим делом. Ты стрелять, а я делать из это деньги, — он захохотал.

Как я выяснил у Мэттью, сегодня вечером мы давали здесь последнее представление (зрители приезжали в Хилсборо из всех окрестных городков — Нью Маркета, Рейнсборо, Линчберга, Фейетвилла и других), после чего цирк снимался и ехал дальше.

— Куда, если не секрет? — спросил я.

— Никаких секретов. Сначала в Кентукки, потом Миссури и дальше на запад. Думаю, через Оклахому с заездом в Техас, но там решим. Доедем до Калифорнии и потом, уже летом, обратно через Орегон, Айдахо, Вайоминг… Обычный маршрут. А что?

— Ничего, просто хочу знать. В Сан-Франциско будем заезжать? Всегда мечтал увидеть.

— Не пожалеешь, обещаю. Сам люблю этот город. Да и кто не любит!

— А когда?

— Что — когда?

— Когда будем в Сан-Франциско?

— Ну, точно я не скажу…

— Меня устроит приблизительно.

— Устроит его… Сейчас, погоди, — Мэт достал из нагрудного кармана потрёпанный блокнот, полистал. — Где-то во второй половине июня. Возможно, ближе к середине. Нормально?

— Более чем. Спасибо, Мэт.

— Всегда пожалуйста. Всё, иди, гуляй до вечера, некогда мне.

Пользуясь несколькими свободными часами, я зашёл сначала в писчебумажный магазинчик в Хилсборо, где приобрёл карту США, отдельно карту Сан-Франциско, пару блокнотов (один для рисования, другой для письма), простые карандаши разной степени твёрдости, ластик и две шариковые ручки. Потом нашёл почту, купил там два конверта, сел в уголке и написал два коротких письма.

Первое — Толяну Краснову в Алмалык. В нём я просил своего товарища как можно скорее отправить второе письмо в Кушку из Алмалыка в обычном советском конверте. Поначалу чуть было не попросил его также позвонить по известному мне телефону капитану — отставить! — уже майору Петрову, но передумал. Нечего товарища втягивать в эти игры. Пусть Контора сама разбирается со своими косяками. Обосрался — обтекай, как говорят в Советской армии.

Второе — родителям. В нём я сообщил, что меня выкрало из страны Центральное разведывательное управление США и описал, как это было. Однако просил особо не беспокоиться, поскольку сбежал и теперь инкогнито путешествую по стране. «Мама, — писал я, — прости, что без подробностей, но у меня правда всё хорошо, — я сыт, одет, обут и у меня есть деньги. США — красивая страна. Папа, свяжись с подполковником Полуботко и передай ему эти сведения. Скажи, что с двадцатого по тридцатое июня, каждый день в десять утра в центре парка Золотые Ворота города Сан-Франциско я буду ждать Петрова или Боширова. Или обоих. Только их, больше никого. Если явится кто-то другой, хоть сам Андропов, я не подойду и буду искать способ вернуться домой самостоятельно. Убедись, что Полуботко всё понял. Это не мальчишеский каприз. Только Петров с Бошировым, больше я никому не доверяю. Ленка, будь хорошей девочкой и позаботься о маме и папе, пока меня нет. Я по тебе скучаю. Я по всем очень скучаю. Надеюсь, скоро увидимся. Ваш сын и брат Серёжа. P. S. Сообщите, пожалуйста, Наташе, что у меня всё в порядке и что я по ней тоже скучаю».

Когда писал постскриптум, ощутил слабый укол совести. Слегка покопавшись в себе, понял, что всё из-за сегодняшней ночи. Да, у меня с Наташей ничего серьёзного не было и ещё неизвестно, будет ли. Но всё-таки она считалась моей девушкой… Нет, не так. Я сам считал её своей девушкой, вот что главное. Точнее, надеялся, что когда-нибудь она таковой станет. А тут — на тебе. Воздушная гимнастка. Мало того, что по сравнению с Наташей практически старуха, так ещё и американка. То есть женщина из страны идеологического противника. Нехорошо.