– Сначала выучу сына, потом построю небольшой отель. Вот тогда и лягу под нож, – приговаривала она, когда таблетки начинали действовать и головокружения проходили.

Однако в этот раз ее состояние заметно ухудшилось и срочность операции не вызывала сомнений даже у нее самой. Она хотела снова все отложить, ведь не за горами очередной туристический сезон. А тут Ирэн огорошила новостью о карантине. Скоро приедут жильцы, а ей совсем плохо. «На кого оставить гостиницу?» – спрашивала себя Зинаида Семеновна, зная, что из родных у нее только сын, с которым она не общалась уже почти пять лет. Женщина набрала номер участкового врача, чтобы вызвать на завтра, а сама прилегла на свою старенькую, но опрятную постель.

– Инга, давай скорее, мы, как всегда, из-за тебя опаздываем! – Ника торопила дочь, которая собиралась на вокальный конкурс в Рижскую филармонию.

– Из-за меня, что ли?! Сама вечно копаешься, – тринадцатилетняя Инга была, как обычно, упряма и взвинчена.

– Из-за меня? Так ты же меня попросила в последний момент юбку погладить. Вчера, что ли, ее не могла найти и привести в божеский вид? – мать возмутилась обвинениям дочери.

В свои тридцать два Ника была по-прежнему красива, правда, какая-то потухшая. Она родила довольно рано, в восемнадцать лет. Сравнительно небольшая разница в возрасте с дочерью имела и плюсы, и минусы. Конечно, она сама еще в чем-то была подростком, поэтому выбирала Инге модные, даже дерзкие наряды. Разумеется, это вызывало зависть у одноклассниц девочек и они старались ей подражать. У Ники был еще сын Раймонд, младше Инги на три года. И эта ответственность за детей тяготила ее, порой казалась чрезмерной, доводя до отчаяния.

– Я вообще не собиралась идти на конкурс, это твоя идея. Вот бы сама и искала наряд. – Инга и не думала сдаваться. Последнее слово должно остаться за ней.

– Ну-ка замолчи, сейчас же. Устала я слушать!

Ника была вспыльчивая, но отходчивая, поэтому часто уступала в спорах дочери, так же как когда-то – матери. Наталья Михайловна была музыкантом и происходила из семьи интеллигентов. Она была хронически недовольна мужем, отцом Ники, начальством и страной, поэтому грезила о лучшей жизни за границей. Эту мечту ей должна была помочь осуществить единственная дочь. Сразу после выпускного в школе Ника с мамой поехали в Ригу к Вере, старинной подруге Натальи Михайловны. Та хоть и не была профессиональной свахой, однако сводничество было ее коньком. В свои семнадцать Ника была потрясающе красива, дерзка и невинна и притягивала взоры многих мужчин. Тем удивительнее было то, что выбор Веры остановился на Валдисе, потомственном ювелире. Его мать была дантистом и снабжала золотом своего мужа, у которого в прямом и переносном смысле были «золотые руки». Во времена советского дефицита его клиентами были звезды эстрады первой величины, да и много кто еще.

«Натуся, эта семья – то, что доктор прописал. Ника твоя, будет на песцовых подушках спать», – уверяла подруга. После Вериных слов Наталья Михайловна буквально превратилась в каток. У Ники осталось два варианта: либо замуж за Валдиса, либо… На самом деле второго как раз и не существовало. В конце концов девушка в свои самые тусовочные годы решила сдаться, тем более сразу «залетела».

«Ладно, после свадьбы Валдис должен купить мне норковую шубу от „Браски“», – мечтала Ника, и даже на время бросила курить, стараясь понравиться родственникам жениха. Свадьбу она почти не помнила – мучилась от токсикоза… Потом последовал ее переезд в Ригу из Москвы, а Наталья Михайловна из-за пустяка разругалась с родителями зятя, хлопнула дверью и больше не показывалась. Плюс Вера не учла, что Советского Союза давно не было, а Валдис был не похож на отца. Он часто менял занятия и никаких денег в дом не приносил. Так что дружба дружбой, но даже в вопросе брака доверять нужно исключительно профессионалам, и желательно незнакомым.

Ника и Инга самыми последними вбежали в Филармонию.

– Где вас носит, мамаша? Мы уже почти закрыли регистрацию участников, – накинулась организатор конкурса Алина Сепсяевна – шестидесятилетняя, но задорная, молодая душой бывшая пионервожатая.

– Простите нас, пожалуйста. Мы поздно вышли, – брякнула Ника первое, что пришло ей на ум.

– А раньше нельзя было выйти? – не унималась Сепсяевна, сверля ее тяжелым взглядом из-под бровей, которые и не слышали о существовании косметологов.

– Поздно было раньше выходить, – стальной голос Инги не оставил никаких шансов на дальнейший диалог.

– Идите за кулисы, через полчаса ваш номер. – Сепсяевне тут же полегчало.

Они двинулись за сцену.

– Мам, мне плохо, я не могу петь, – как-то растерянно и совсем по-детски произнесла Инга.

– Что случилась? – Ника приложила руку ко лбу дочери. – Да, ты вся горишь. Что у тебя болит?

– Не знаю, меня всю трясет. Я петь боюсь. Вдруг я на сцене слова забуду. Инга присела на корточки и обняла коленки руками.

– Так, пошли скорее на улицу. – Ника схватила дочь за руку и буквально выволокла ее через служебный вход. По дороге она схватила чью-то бутылку газировки.

Возле служебного входа они оказались совсем одни, однако метрах в двадцати толпа спешила на филармонический концерт.

– Бери бутылку, – резко начала Ника.

– Зачем?

– Бери, сказала. – В нее будто вселилась Наталья Михайловна.

– Ну, взяла. – Девочка обхватила бутылку за горлышко.

– Бей по столбу. – Слова Ники прозвучали как приказ.

– В смысле? Там люди ходят, что они обо мне подумают? – попыталась сопротивляться Инга.

– Бей, говорю, со всей силы, пока не разобьешь. – Это уже была практически Наталья Михайловна.

Инга несильно, но ударила бутылкой по фонарному столбу.

– Сильней! Ввали ему! Давай! Ори! – не унималась Ника.

Инга стала колошматить столб, пока бутылка не лопнула. Со стороны это казалось какой-то дикостью. Мамаша с дочкой орут и избивают столб перед входом в Рижскую филармонию.