– А-а, теперь до меня дошло, к чему ты завел разговор о своем знакомом из Топильников. Так, ты думаешь, Илюша, и нас могут арестовать?

– Я уже ничему не удивляюсь, потому что в верхах идет такая неразбериха, а в низах и подавно. Казалось бы, пережили мы тяжелые времена: Империалистическую, Гражданскую войну, НЭП. Коллективизация в стране прошла, а крестьяне по-прежнему живут плохо. Почему, пап?

– Не научилась еще нынешняя власть жизнь нашу обустраивать, здесь нужен особый подход к каждому крестьянину. Раз Советская власть решила сделать богатых и бедных равными, значит жить по законам должны все. А верхи дармоедов наплодили. Ты еще совсем молоденьким был, когда по нашим деревням, да селам продразверстку проводили, так с того времени боязнь и осталась, как бы нас опять голодать не заставили. Теперь вот не каждый Михеевский крестьянин задумывается над общим бытием, кому-то просто на все наплевать, ведь своя рубаха ближе к телу. В своем хозяйстве все неправильности видны, а в колхозе их прячут. Головы трудягам морочат, заставляют нормы выполнять, а своих лоботрясов прикрывают. Я Илюша прошлое вспоминаю, как мы свое хозяйство держали и радовались каждому приплоду, свое оно и есть свое. А в колхозе, стало быть, хорошего мало, – тяжело вздохнул Тимофей.

– Отец, ты о своих настроениях поменьше высказывайся, сейчас время такое, что лучше рот на замке держать.

– Обидно сынок, потому и говорю. Я шибко-то не плачусь кому не попадя, когда с Егором Коростылевым да с его сыном Мишкой перекидывались новостями, а так сам вижу, доносчики да провокаторы у нас появились. Все они в правлении колхозном на тепленьких местах пригрелись, вот бы кого в поле выгнать.

– Да, в стране сейчас везде такая круговерть, – тяжело вздохнул Илья и чтобы сменить разговор, спросил, – как там Степан Коростылев поживает?

– Так забрали его недавно в милицию.

– За что?!

– История давняя, но кто-то ее на свет божий вытащил. Помнишь, я тебе в прошлую встречу рассказывал, как Степан свою корову, загнанную в колхозное стадо, увел со скотного двора.

Илья кивнул и, улыбнувшись, ответил:

– Конечно, помню, он тогда ее в валенки «обул», чтобы следов на снегу не осталось. Так об этой хохме уже давно забыли.

– Вспомнили, и по всему видать это Монитович, бывший сторож фермы донес, кому следует. Ладно, сынок, айда примем по маленькой, да пойдем по родным походим, давно они тебя не видели. После обеда Михеевы обошли несколько домов и повидались с родственниками. Зашли к Баженовым, затем к Коростылевым и все вместе вышли на улицу. Собравшись на берегу небольшой протоки, Михеевские мужики принялись обсуждать последние события.

Неспокойно было на душе у Ильи Михеева, необходимо съездить в Топильники и разобраться с арестом Коростылевых. Однако что он может сказать оперуполномоченному Нестеренко в защиту Егора и Миши, ведь наверняка им снова предъявили обвинение в каком-нибудь заговоре. Но не только это тревожило Илью, он знал, что скоро в эти края прибудет плавучая баржа-тюрьма и если она бросит якорь в Топильниковской протоке, то наверняка органы проведут аресты.

Вдруг на другой стороне заводи мужики увидели лошадь, запряженную в телегу, на которой ехали председатель и члены правления в сторону реки. Несколько человек махнули им руками, приветствуя, но председатель, будто занятый разговором, не заметил.

– Ишь Паршин рыло воротит, – недовольно произнес Иван Коростылев, – как сдружился с Топильниковскими «урядниками», так на две головы выше стал.

– Это ты кого урядниками называешь? – мрачно спросил Тимофей Михеев. – Тех, кто нашего сына в каталажку упрятал. – Илья Тимофеевич, – обратился Иван к капитану, может ты слышал, как его дела, отпустят или срок дадут?

– Не знаю Иван, если будет возможность снова побывать в томском НКВД, поинтересуюсь.

– Ты уж постарайся Илья Тимофеевич, мы до этих урядников достучаться не можем.

– А что хоть отвечают?

– Сказали следствие идет, если невиновный, значит отпустят.

– Ага, жди от них, отпустят, – зароптали мужики.

– Я тут намедни в Шигарке был, так мой брательник такие страсти нарассказывал, что у них в округе аресты прошли: уводили, не объясняя, за что взяли. Один ответ: «В Томске разберемся».

– Илья, ты там ближе к «Богу», – пошутил односельчанин, и осторожно спросил, – может, знаешь, сколько это будет продолжаться, что-то нынче много об арестах говорят?

– Я человек военный и не из того ведомства, но понимаю так: власть должна во всем разобраться, на то она Рабоче-крестьянская, чтобы простых людей защищать. Думаю, что высшее руководство не ведает, что творится на местах и очень скоро во всем разберется.

Вдруг в метрах двухстах от затона мужики заметили, как ребятишки разного возраста бегут с горки в их сторону. Они что-то кричали и, размахивая руками, указывали в сторону реки.

Тимофей Михеев подтолкнул вперед паренька, лет четырнадцати и попросил:

– Вань, ну-ка узнай, что они галдят, может, баржа с продовольствием пришла.

– Да рано еще, обещали в начале месяца, – усомнился один из мужиков.

Ванька ловко пробежал по спаренным бревнам, проложенным вместо моста от берега до берега протоки и, разузнав что-то от ребятни, поспешил назад.

– Дядя Тимофей, ребята говорят, там баржа на буксире в аккурат посреди протоки остановилась.

– Я же говорил, продукты привезли, – обрадовался Тимофей.

– Да нет, наш председатель каких-то военных на берегу встречает, их там с баржи много в лодках приплыло, – объяснил Ваня.