Эта высшая миссия монголов особенно ярко проявилась в уничтожении врагов ислама. Так, именно Бог направил их против Кучлука, найманского правителя, основавшего свое государство на развалинах государства каракитаев, распявшего мусульманского святого на двери его собственного медресе (I, 55; I, 73); а жители Кашгара, когда монголы изгнали их правителя и восстановили свободу вероисповедания, увидели, что «существование этого народа — одна из милостей Господа и одна из щедрот божественного милосердия» (I, 50). Божественное провидение было усмотрено и в захвате Хулагу исмаилитской цитадели — Аламута, который Джувейни сравнивает с завоеванием Хайбара, т.е. разгромом и истреблением Пророком его врагов — евреев в Хайбаре возле Медины (III, 138).

Их миссия не носила исключительно негативный характер: результатом их завоеваний в действительности стало расширение границ ислама. Перемещение ремесленников, избежавших благодаря своему искусству участи своих земляков, на новое местожительство в Восточную Азию и поток торговцев, хлынувший в новую столицу Каракорум, привели к тому, что мусульманское население проникло в те краях, которых Истинная Вера никогда еще не достигала (I, 9).

Даже избиения были Божьей милостью, ибо смерть, постигшая миллионы людей, дала им статус и привилегии мучеников за веру (I, 10). Но здесь, однако, мы можем усомниться в искренности Джувейни.

Как можно примирить эти кажущиеся очевидными противоречия: с одной стороны, бесстрастное перечисление — зверств, творимых монголами, жалобы по поводу упадка учености, едва завуалированное осуждение завоевателей и открытое восхищение их поверженными противниками, а с другой — восхваление монгольских общественных институтов, монгольских правителей и оправдание вторжения проявлением Божьей милости? Все эти противоречия лишь кажущиеся. В действительности симпатии Джувейни находились на стороне побежденной династии; он был воспитан на традициях персидско-арабской цивилизации, которую монголы почти полностью уничтожили; в таких обстоятельствах он едва ли мог быть искренним сторонником нового режима. Но старый порядок давно ушел в прошлое, и не было никакой надежды на его восстановление, а потому был необходим некий компромисс. Поэтому, не затушевывая темных сторон картины, Джувейни говорит о монголах то хорошее, что он может сказать искренне. Он восхваляет достоинства их военной и социальной структуры и справедливо приписывает поражение мусульман их пренебрежению этими факторами. Он высоко оценивает победу монголов над антиисламскими силами, в частности над исповедующими буддизм каракитаями и еретиками-исмаилитами. Он подчеркивает благосклонное отношение к магометанской религии некоторых монголов (однако необходимо заметить, что в этой связи им названы лишь отдельные личности). И, наконец, он пытается доказать, что монгольское нашествие было предсказано Мухаммедом и является следствием проявления высшей воли. Эти богословские аргументы не всегда кажутся убедительными, но их цель, несомненно, заключается в том, чтобы примирить автора и его читателей с неизбежным. Другими словами, Джувейни — это мусульманин, воспитанный в домонгольских традициях и пытающийся приспособиться к новым условиям, но, тем не менее, на каждом шагу выдающий предубеждения и пристрастия, заложенные его воспитанием.

В этом переводе, рассчитанном на массового читателя, я постарался упростить написание некоторых восточных слов, опустив диакритические знаки, обычно используемые для того, чтобы передать точное написание персидских или арабских слов. По этой же причине я использовал некоторые англизированные формы, такие как vizir, cadi и emir вместо wazir (vazir), qadi (qazi) и amir. Священная книга ислама названа Koran, а не Qur’an, пророк же, которому она была открыта, — Muhammed, а не Muhammad, в то время как вторая форма использовалась для остальных лиц, носящих это имя.

С другой стороны, в интересах специалистов часто предпочтительнее указывать точное написание того или иного слова (и в особенности имени) в арабском языке. В случае персидских и арабских слов эта цель была достигнута тем, что в указателе их написание приводится в строгом соответствии с системой транслитерации, в целом совпадающей с той, что была одобрена Королевским азиатским обществом (Royal Asiatic Society). Та же система была использована и для слов, помещенных в круглые скобки в тексте перевода; ей же, хоть и в меньшей степени, я следовал в примечаниях. В самом же тексте перевода, как уже было сказано, диакритические знаки опущены. Кроме того, в нем использовано написание Khorazm, Khoja и Khaf вместо более правильного Khwarazm, Khwaja и Khwaf.

В некоторых случаях, например при рассмотрении неправильного написания некоторых слов в персидском оригинале, трудно обойтись без арабского алфавита. В качестве замены я использую прописные буквы, что отличается от системы транслитерации, которой я следую в остальных случаях, тем, что буква алиф всегда передается буквой A, уау — W, а йя — «Y»; A обозначает исключительно алиф мамдуда; J, C, X, Z, S и ? эквивалентны, соответственно, j, ch, kh, zh, sh и gh. Отсутствие диакритических знаков обозначается двумя способами. Если отсутствие точки или точек делает арабскую букву идентичной с другой буквой того же начертания, используется латинский эквивалент этой буквы. Так, QRDWAN обозначает искаженное QZDWAN (Qizhduvan), поскольку отсутствие трех точек над за делают ее идентичной ра. — Если же в арабском алфавите не существует букв, аналогичных по начертанию буквам с точками, неправильное написание указано курсивным начертанием либо латинского эквивалента подразумеваемой буквы, либо любой другой буквы подходящей формы. Один-два примера — сделают понятным использование курсива. В форме SYALAN (вместо SYALAN, т.е. Siyalan) были опущены две точки под буквой йя, поэтому ее вполне можно было прочитать, как любую другую букву того же начертания. В KNHK (вместо KNJK, т.е. Kenchek) потеряна точка над буквой нун, в результате чего возникло такое же разночтение. (Точка под буквой джим, в данном случае эквивалентной chim, также была потеряна, но это продемонстрировано употреблением буквы H, т.е. соответствующей буквы без точки.) Более трудный пример — YYQAQ. В данном случае YY (или BB и т. д.) обозначают искаженное S, вместо первого Q вполне можно было использовать F, второе Q обозначает искаженное N, а все слово — SQAN, т.е. Shuqan!

Это же система использована, чтобы показать арабское написание турецких и монгольских слов, которое дается в примечаниях при первом употреблении данного слова в тексте. С помощью персидско-арабского алфавита, конечно же, невозможно адекватно передать все турецкие и монгольские гласные звуки, однако при помощи твердых и мягких согласных, а также алифа, уау и йя в качестве матрес лекционис можно показать их приблизительное звучание. Руководствуясь этими принципами, я давал написание всех турецких и монгольских слов, встречавшихся в тексте, примечаниях и указателе, по возможности соблюдая фонетические правила двух языков. Никакого различия, однако, не сделано между турецкими звуками a и e (e): оба обозначаются буквой e. Точно так же в тексте игнорируется различие между i и i, хотя оно всегда передается в примечаниях и указателе, причем не только в турецких, но и в монгольских словах, если арабское написание указывает на сохранение старого произношения.

В цитатах из дальневосточных источников при написании монгольских слов я, за некоторым исключением, следовал системе покойного профессора Пеллио, написание китайских слов дано в соответствии с методом Уэйда-Джайлза.

Армянский алфавит транслитерировался следующим образом:

Арабские фразы и отрывки из арабских текстов, использованные в оригинале, в переводе приведены в курсивном начертании.