Поскольку все привыкли, что сюжеты на церковные праздники повторяются — особого контроля за ними не было. Так что, когда из дверей в залу, в которой была устроена импровизированная сцена, вышла процессия из трёх мальчиков, один из которых, одетый «казачком», волок в руках гитару, а двое других были одеты в одежду, напоминающую французские морские мундиры, и одной девочки, одежда и причёска которой чем-то напоминали китайские или японские, все присутствующие слегка удивились. Между тем дети взобрались на сцену и выстроились в ряд.

— Maman, mes petits freres et ma petite soeur nous ont fait une surprise?[1]- негромко поинтересовался у матери, решивший в этот вечер посетить мать и братьев с сестрёнкой Александр I. Но та лишь нервно дёрнула плечом. В этот момент Николай сделал шаг вперёд и громко объявил:

— Девушка из Нагасаки!

После чего Данилка сделал шаг назад и присел на стоящую у стены банкетку. А затем ударил по струнам. А двое стоящих перед ним Великих князей и одна Великая княжна, затянули:

— Он капитан, и родина его — Марсель.

Он обожает споры, шум и драки.

Он курит трубку, пьёт крепчайший эль

И любит девушку из Нагасаки!

В первой молодости Данилки — это была одной из самых популярных дворовых песен. Конечно, её пришлось немного переделать, например, вместо «джентльмена во фраке» который зарезал девушку из Нагасаки, там появился «санкюлот-собака». И потому что в настоящий момент это было политически правильно, и потому никаких фраков Данилка пока здесь не видел. И никто из дворни про такое даже не слышал. Нет, может, они где и были, но даже если это и так, сразу же возникал вопрос — он-то об этом откуда мог узнать?

Оба мальчишки очень старались. Да и маленькая великая княжна изо всех сил изображала из себя «настоящую японку», старательно щуря глаза и обмахиваясь веером из рисовой бумаги, который на самом деле, скорее всего, был китайским.

О Японии в Российской империи знали не очень много — вероятно не больше, чем о каком-нибудь Сиаме или Островах пряностей. Знали, что есть, что-то слышали, но не более. А вот с Китаем контакты были куда более близкими. Разные — как торговые, так и культурные. Через пограничную Кяхту в Россию завозилось огромное количество чая, а также шёлк, фарфор и другие товары — всякие шкатулки, веера, экзотическую бижутерию, даже одежду. Потому что владеть чем-нибудь китайским было модно. Обеспеченные люди, даже, оборудовали себе специальную «китайскую комнату», обставляя её китайской мебелью, ширмами, развешивая китайские картины и наполняя всякой китайской мелочью — шкатулками, традиционной китайской посудой, поделками из нефрита и всем таким прочим. А Екатерина II вообще построила для себя в Ораниенбауме целый Китайский дворец. Впрочем, на настоящие китайские дворцы он походил не очень… Так что наряд Анны вряд ли был аутентичным. Но Данилка этим особенно и не заморачивался. Что-то в восточном стиле? Пойдёт!

— У ней, такая маленькая грудь,

И губы, губы алые как маки!

Уходит капитан в далёкий путь,

Не видя девушки из Нагасаки.

Когда отзвучали последние аккорды, в небольшой зале повисла напряжённая тишина. Все замерли, ожидая реакции самых главных. Данилка тоже напрягся. Выбирая эту песню, он, если честно, пошёл на поводу у молодого тела. Вот захотелось ему снова созорничать. Тем более, что мальчишки приняли эту идею с восторгом. А вот как оно всё будет принято старшим поколением и чем всё окончиться — он до конца не продумал. И в настоящий момент лихорадочно пытался просчитать, каким боком ему это выйдет. Причём, судя по взгляду «государыни» прилететь ему должно было очень нехило… Но тут раздался весёлый смех императора Александра:

— Magnifique! C’est magnifique! Maman, tu as enfin laisse mes freres et soeurs nous montrer quelque chose de moins ennuyeux![2]

И взгляд его матери тут же смягчился.

— Je Je suis contente que vous ayez apprecie, mon fils. Vous avez ete tres inquiet ces derniers temps. Je suppose que c’est lie a l’affaire Moreau, Pichegrew et Cadoudal…[3]

Император слегка нахмурился, а затем снова натянул на лицо улыбку.

— Ne gachons pas la fete avec des problemes politiques. Je suis vraiment venu a vous pour oublier brievement les soucis quotidiens. Et mes petites soeur et mes freres m’ont beaucoup aide avec cela.[4]

В ответ на это «государыня» улыбнулась со слабым оттенком удовлетворения и бросила на Данилку уже куда более благосклонный взгляд. Но от порки его это не спасло…

Второй завтрак прошёл чинно-благородно. Потому что на нём кроме учителя, присутствовал ещё и сам генерал Ламздорф. Данилка всё время завтрака простоял навытяжку, глотая слюну, за левым плечом Николая, время от времени то вышколено поправляя салфетку, то собирая использованную посуду, то накрывая следующее блюдо, то разливая чай. Тот самый — «кяхтинский». Впрочем, чай пили не все. Матвей Иванович ожидаемо повелел приготовить ему «каппучино».

Почти сразу после завтрака, начинался урок французского языка, но Даниил на него опоздал. Потому что ему нужно было убрать со стола, перемыть посуду и отнести в прачечную использованные скатерть и салфетки. Бумажных-то ещё не существовало! Вернее, не так… «бумажные» салфетки были, но «бумажной» именовалась ткань из хлопка. А вот тех, которые из бумаги, не было от слова совсем. Как, кстати, и туалетной бумаги. Так что господа задницу чаще всего подмывали, причём иногда с помощью слуг, а эти самые слуги обходились, чем могли — мхом, листьями, тряпьём, а зимой, зачастую, и просто комком снега. И вообще, когда Даниил осознал, что в Павловском дворце нет ни одного нормального туалета, а «все дела» даже господа делают исключительно в «ночную вазу» или банальный горшок, «туалетными» же именуются комнаты, в которых женщинам делают причёски и накрашиваются — он испытал шок. Блин, как так? Здесь же императрица вдовая с детьми живёт?! Да у неё в покоях имеется аж целое «туалетное кресло», в которое этот самый горшок вставляется, то есть корячится на нём ей не приходится, но в его основе-то всё равно обычный ночной горшок! А что же у менее богатых и знатных творится? Так же, как и дворня задницу снегом подтирают?