– Борис Андреевич, поймите, этот Бретцель давно стоит поперёк горла всем. И нашим и не нашим.

– Вот тут есть документ, – Заваркин показал один лист, – что некая гражданка П.И.Соломина 1984 года рождения слышала доносившиеся из дома гражданина Немчинова В.М. вопли и крики. Она позвонила с полицию…

– И на том же листе написано, что приехавшие по вызову сотрудники правоохранительных органов выяснили, что это был включённый телевизор. Хозяин перебрал со спиртным и смотрел триллер.

– Только вот неувязочка. Этот вызов по времени совпадает с временем допроса.

– Исправим.

Полковнику очень хотелось раскритиковать методы своего подчиненого и это свербящее желание доходило до боли в деснах. Капитана Тамиргуляева он, мягко говоря, сильно не долюбливал и не был в восторге от того, что тот работает в его управлении. По мнению полковника Заваркина – оперуполномоченный капитан Тамиргуляев всякий раз при прохождении ежегодной медицинской комиссии каким-то образом договаривается с психологом. Может они знакомы, может родственники, но зам начальника управления полагал, что при первом же психологическом тесте любой профессиональный врач что-то должен выявить у капитана Тамиргуляева. Что-то такое, что не позволило-бы ему носить табельное оружие и вообще работать в органах следствия. Но какой-никакой, а он был, есть и, видимо, ещё будет сосуществовать с Заваркиным под одной крышей и чаще остальных принуждать его чувствительные к предстоящим неприятностям седые виски потеть снова и снова. Вот как сейчас. Полковник подумал, что-бы он сделал с Тамиргуляевым, если бы тот действовал не по приказу от самого главного начальника – Геннадия Геннадиевича Викторова, а по своей инициативе?

– Надо ли говорить, – произнес полковник Заваркин, в глубине души ненавидя такие вот дела, – что ты должен замести все следы? Что бы нигде ничего!

– Мои люди уже уничтожили постельное белье и матрас, на котором производился… хм… допрос. Оказывается, матрасы замечательно впитывают жидкости.

– Ты говоришь про кровь?

– И про кровь тоже. Сама кровать разобрана и вынесена. Я старался её не запачкать, но, боюсь, немного не рассчитал свои возможности. Пол чист. Других следов нашего пребывания в особняке Бретцеля нет.

– Свидетели?

– С ними поработали, товарищ полковник. Считайте, что и свидетелей нет.

Борис Андреевич долго с негодованием елозил на хорошем вращающемся стуле и вытирал лоб и виски бумажными салфетками, которые после использования с пронзающим воздух возмущением мятыми шариками летели в мусорную корзину. Полковник не первый год работал в органах и догадывался, что подобные затеи, что решили провернуть в его отсутствие вышестоящие начальники, почти всегда оставляют долгоиграющее эхо. Разумеется, найдутся люди и их будет множество, которые не поверят в официальную версию. Это будут родственники пропавшего, это будут наглые журналистики, всюду и всегда сующие свои длинные носы туда куда не следует, это будут люди из близкого окружения Бретцеля. Будут небеспочвенные слухи, вероятно начнётся какое-нибудь расследование особо неугомонного блогера или ютьюбера…

Но за заместителя начальника УМВД все решили другие люди – те, кому Бретцель когда-то перешёл дорогу, те, чей бизнес был лакомым кусочком, те кому этот старый жулик, живущий по воровским понятиям не дает сладко спать, те кому нужно подправить статистику раскрываемости.

Заваркин возблагодарил бога за то, что на момент принятия решения по Бретцелю, он был в командировке в Москве, встречался с самим замом министра внутренних дел и ему было некогда выслушивать телефонные доклады. Он ответил кратко: «Не сейчас. Доложите по факту, когда прилечу». Прилететь он должен был завтра, но из-за этого исчезновения Дежнева и допроса Бретцеля был вынужден скорректировать планы и свернуть важную встречу. Прилетел он рассерженный и раздраженный, вчера у него был трудный день, была сутолока при покупке билетва на рейс до Пензы, в самолете он не спал, а, приехав из аэропорта был дома всего два часа, за которые не успел даже нормально отлежаться.

Закрытое совещание по этому делу должно было состояться через сорок минут в здании генеральной прокуратуры и только тогда его поставят в известность о всех нюансах дела Немчинова-Бретцеля, только тогда он будет задавать вопросы по существу, а не выслушивать куцый доклад капитана-исполнителя с хитрющим прищуром. Борис Андреевич тешил себя лишь тем, что ответственность взяли на себя те, кто все это затеял, а с него взятки гладки. Но вот неспокойно было товарищу полковнику, он догадывался, что, как и в прошлые разы держать удары из вне придется и ему тоже. И прежде всего ему.

Он смотрел на Тамиргуляева, а Тамиргуляев смотрел на него. Оба держали взгляд стойко, даже не моргая.

– Это все прекрасно, – произнёс полковник полиции Заваркин, смотря в прищуренные татарские глаза собеседника, – но мы все понимаем, что подставили Бретцеля, повесили на него пропажу майора Дежнёва. Но вопрос-то не решен! Где все-таки Михаил Николаевич?

– Если вы меня освободите от ведения других дел, то я готов неофициально начать расследование прямо с этой минуты. Вероятнее всего на заседании этот вопрос поднимут.

– Ты будешь присутствовать? – спросил Борис Андреевич.

– Меня не вызывали. Я лишь передам подробный отчет.

– Надеюсь на совещании мне дадут инструкции как себя вести, если майор Дежнев обнаружиться, – рассуждал Заваркин. – И если вдруг Дежнев вернется живиньким. Потому что даже тебе, Анвар, очевидно, что Бретцель здесь совершенно ни при чем…

На утро, когда обессиленный Михаил Николаевич Дежнев терзался непрекращающейся болью, в сарай вновь вошёл старик, на этот раз с тележкой. Он опять погрозил мужчине вилами и велел продвинуться, а сам стал набирать сено в тележку. Следователь попробовал перехватить вилы своей рукой и выдернуть их на себя, но не получилось. Раз – и ещё четыре дырочки в его теле! С собачьим визгом, он прижался к стене и загородился плечом, защищая лицо и грудь. Старик усмехнулся и укатил тележку. А через пару минут Михаил Николаевич мог наблюдать из оконца как старик переложил сено в кормушку для лосей. Утреннее солнце освещало зелень леса. Заключенному было не радостно.