Когда я вернулся, моя тачка стояла напротив мастерской. Если судить по тому, как я обрадовался при виде «плимута», то впору было подумать, что я и впрямь молодожен.

Хоффи отпустил несколько едких замечаний насчет людей, которые уезжают в чужих машинах и не возвращаются к обеду. Я ответил, что с него не убудет, если он денек поголодает, потом закрыл мастерскую и поднялся к себе наверх.

В гостиной была установлена гладильная доска. На ней остывал утюг, поставленный на попа. Три платья и летний костюм, в котором Барбара была в поездке, висели свежевыглаженными на проволочных вешалках, закрепленных на двери платяного шкафа.

Барбара прокричала из спальни:

– Заберу оттуда мои тряпки через минуту. Просто мне пришло в голову принять душ до твоего прихода. Ванная в твоем распоряжении.

– Отлично! – отреагировал я.

– Я перенесла часть твоих вещей в гостиную. Надеюсь, ты не возражаешь? Твой обеденный пиджак и прочее там. Если я чего забыла, скажи.

– Понял.

Я побрился, принял душ и надел повседневный пиджак вместо того, что она мне подсунула. Черт с ним, Карлом Гандермэном, и его понятиями о респектабельности! Потом положил в карман трубку и кисет. Не знаю почему, но Карл считал сигареты презентабельными, сигары терпимыми, но вот трубку совершенно неприемлемой для той атмосферы, которую он пытался поддерживать в своем клубе.

Когда я вошел, гостиная уже была приведена в полный порядок. Постояв момент, я рассеянно потянулся за трубкой. Но тут дверь спальни открылась, и появилась Барбара. Ее белое платье было из того упругого материала, который, кажется, называется «пике». Широкая юбка, но не до самого пола, лиф без бретелек, но с небольшим воротничком, что делало его похожим действительно на верх платья, а не на корсет.

– Ну, – спросила она. – По-моему, строгое, но думаю, то, что ты хотел?

Я и не предполагал, что Барбара такая красивая женщина, хотя тут же осознал, что моя готовность в это поверить – опаснейший симптом. Откашлявшись, я буркнул:

– Ничего, миленькое.

– Благодарю, – сухо ответила Барбара. – Твой энтузиазм придает мне мужество продолжать в том же духе.

– Нет, в самом деле, – спохватился я, – выглядишь отлично.

– Я выгляжу как школьница, – возразила она, – а не как двадцатипятилетняя вдова, только что вновь вышедшая замуж. На вот. Положи к себе в карман. Возможно, мне захочется что-нибудь увидеть. – Она протянула мне свои очки.

– Надень их, – предложил я.

– Пойми, я должна жить в них всю мою жизнь, но очки – это не то, чем мне хотелось бы себя украсить в вечернем платье.

– Лапочка, они часть спектакля, – пояснил я. – Надень.

– Ну, хорошо, – сдалась Барбара, – если ты так ставишь вопрос. – Очки придали ей искренний, невинный вид. Мгновение она изучала меня. – Ты тоже выглядишь совсем неплохо. Уж не хочешь ли ты сказать, что можешь сам завязать галстук? Хэнк всегда заставлял меня... – Она оборвала фразу и затем попросила: – Знаешь, введи меня, пожалуйста, вкратце в курс дела. Должна же я хоть что-то про тебя знать.

– Тебе надо знать лишь одно, – ответил я. – Не поощряй Карла, если не захочешь его на самом деле. Стоит ему понять, что ты доступна, его уже не остановить ни топором, ни пулей. Не стану вдаваться в детали, но он думает, что мы поженились несерьезно. Поэтому вполне можно ожидать, что он попытается тебя испытать. Так что тебе лучше знать, как себя вести.

Барбара внимательно посмотрела мне в глаза:

– Ты поддержишь меня, если я дам ему пощечину?

– Только если будешь действовать серьезно, если с самого начала дашь ему ясно понять, что шутить не намерена. Не думай, что сможешь с ним заигрывать, рассчитывая, что я приду тебе на помощь. Карл не понимает шуток, а я не из тех, кто ищет приключений на свою голову. Так что выбирай. Мне очень не хотелось бы вмешиваться.

– Не слишком-то приятно такое слышать, – натянуто произнесла она.

– Проклятье! – взорвался я. – Ты мне ничем не обязана. Я втравил тебя в эту историю и теперь пытаюсь вытащить из нее. Но ничего не могу гарантировать. Если тебе подвернется что-то лучшее... Ах, дьявольщина! Ладно, поехали!

– Да, – согласилась Барбара. – Поехали!

Рауль, метрдотель, увидел, как мы вошли, и каким-то образом оповестил музыкантов о нашем прибытии. Оркестр, игравший легкую музыку, способствующую пищеварению, тут же смолк. Зал был полон наполовину. Музыканты перевели дыхание и заиграли свадебный марш. Правда, через пень-колоду, но зато громко. Мендельсон вряд ли узнал бы свое детище. Я остановился наверху лестницы, нашел руку малышки и вложил в свою.

– Ничего особенного, – подбодрил я ее. – Все, что от тебя требуется, это шествовать с важным видом. Даже ребенок с этим справится.

Она взглянула на меня и засмеялась:

– А кто тут боится? Который из них Гандермэн?

– Тот, кто вдвое превышает всех размерами и втрое безобразнее остальных, и есть Гандермэн. Знаешь, что ты самая хорошенькая женщина в этом зале?

– Это прозвучало бы убедительнее, если бы ты сначала огляделся.

– Не обязательно, это и так видно, – возразил я, и тут мы пересекли место, отведенное для танцев. – Привет, ребята! Бабе, вот этот человек, возвышающийся над всеми, Карл Гандермэн. Не советую иметь с ним каких-либо дел. А это Карла Макмагон... Миссис Найквист... Карл, сволочь, дай нам выпить, выруби эту чертову музыку и погаси прожектора! Мы поженились не для того, чтобы ублажать твоих завсегдатаев.