Шрифт:
Автограф 2, др. ред. — Архив Лукницкого. В ст. 11 вместо «гость» ранее было: «зверь». В ст. 26 вместо «рукою» ранее было «рукавом». Между ст. 28–29 Гумилевым сняты (зачеркнуты) две строфы:
Ах, кто помнит его на склоне горном С кровавой лилией в узкой руке, Грозою ангелов и светом черным На убегающей к Творцу реке? Значит или мало ему было печали Из льдистой бездны зреть горний пожар, Раз надо, чтобы грудь ему разорвали И песня, и пляска и вечерний пар?Внизу листа, без видимой связи с предшествующим текстом стих — «Полазоревело небо», метрически (двустопный пэон 3) также расходящийся с текстом ст-ния.
Автограф 3, вар. — Архив Лукницкого. На листе слева по вертикали надпись: «Сумейте сохранить эту частицу моей души. Шишкиной Цур-Милен».
Дат.: январь 1920 г. — по воспоминаниям О. А. Арбениной (Исследования и материалы. С. 445) и свидетельству И. В. Одоевцевой, утверждавшей, что ст-ние написано «дней через десять» после «Заблудившегося трамвая» (см.: Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1989. С. 273).
Перевод на англ. яз. («With the Gypsies») — PF. P. 181–82.
Ст-ние связано с цыганской певицей Ниной Александровной Шишкиной-Цур-Милен, близкой знакомой Гумилева в 1920–1921 гг. См. о ней в воспоминаниях О. М. Грудцовой: «У нее были коротенькие ноги колесом, одухотворенное лицо, распущенные волосы, огромные блестящие глаза <...> Говорили, у нее был роман с Гумилевым когда-то. Она сидела на полу, на подушке, с гитарой, и пела. Много слышала я в продолжение моей жизни цыган, но такого замечательного таланта не приходилось больше встречать» (Жизнь Николая Гумилева. С. 178; см. также: Жизнь поэта. С. 236–237).
Гумилев считал это ст-ние «гораздо слабее» «Заблудившегося трамвая»: «Я все еще нахожусь под влиянием “Заблудившегося трамвая”, — говорил он» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1989. С. 273). В. Зоргенфрей сообщает о негативной оценке ст-ния Блоком: «К поэзии Гумилева относился он отрицательно до конца и даже, когда по настоянию моему ознакомился с необычайным “У цыган”, сказал мне, правдиво глядя в глаза: “Нет, все-таки совсем не нравится”» (Зоргенфрей В. А. А. Блок // Записки мечтателей. 1922. № 6. С. 148). «Адвокатом» ст-ния выступил Н. А. Оцуп, по мнению которого «У цыган» «стоит выше “Заблудившегося трамвая” со стороны формы. В “Заблудившемся трамвае” наложение планов оставалось еще слишком логическим, поскольку было обусловлено... сумасшедшим “бегом” вагона. “У цыган” является блестящим примером развития образа, которое, на первый взгляд, неуправляемо законами разума, но в действительности обусловлено самим словесным материалом, избранным поэтом. Так струны гитары — “жилы бычьи” — наводят мысль о “горькой траве” пастбищ, куда поэт завлекает нас. Цыганская девушка поет, из звуков ее голоса рождаются образы тигра, Асмодея и пьяного гусара, которые проходят и исчезают в ресторане под хлопанье пробок или <...> “в струге алмазном. На убегающей к Творцу реке”. Чарующая дьявольщина этого стихотворения увлекает нас в вихрь какой-то Вальпургиевой ночи или вечера накануне Ивана Купалы. Но Гумилев не является ни эллинствующим протестантом, как Гете, ни неистовым православным, как Гоголь. Его спокойная и надежная вера берет верх над бредом галлюцинаций черной магии» (Оцуп. С. 164). Смещение планов с преобладанием демонического видит в ст-нии и С. Слободнюк: «Мелькает калейдоскоп миров <...> и невозможно разобраться, что реально — описание цыганского танца в ресторане или колдовская пляска жрицы перед тигром. Хотя, скорее всего, реален там только Асмодей <...> Это он, путник, на мгновение открывший одно из своих лиц, перебрасывает мостки между временами, валя на пол мертвецки пьяного гусара и убивая руками жрицы “грозу ангелов” — тигра: чтобы освободить себе дорогу, путник сеет смерть повсюду» (Слободнюк. С. 76). О месте ст-ния в русской литературной «цыганщине» см.: Смирнов В. Поэзия Николая Гумилева // Гумилев Н. Стихотворения. М., 1989. С. 17–18.
Т. С. Зорина в неопубликованном исследовании, посвященном этому ст-нию, отмечает, что соотнесенность цыган с потусторонними силами перекликается здесь, прежде всего, с устойчивым подобным мотивом у Бодлера, а также связывает гумилевскую образность, передающую цыганскую пляску, с символикой жертвоприношения дионисийских мистерий. Помимо того, Т. С. Зорина выявляет ряд реминисценций: из Лермонтова («Пир Асмодея»), Блока («Болотистым, пустынным лугом...», «На поле Куликовом», «Когда-то гордый и надменный...», «Пляски осенние»), и автореминисценции из ст-ния «На пиру» и рассказа «Скрипка Страдивариуса». Прием наложения мифологической и литературной образности, по мнению исследовательницы, позволяет Гумилеву изобразить присущий эпохе символизма «дионисийский трагический аспект неоромантического мифомышления».
Ст. 50. — Асмодей — демон разрушения и сладострастия в древнееврейской мифологии.
При жизни не публиковалось. Печ. по: ПС 1923.
ПС 1922, ПС 1923, СС II, Ст 1986, СП (Тб), СП (Тб) 2, Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Ст (XX век), Ст ПРП, Ст (М-В), СС (Р-т) II, Соч I, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997, Из новых поэтов. Сборник стихов. Берлин, 1923 (Кн. для всех. № 101–102), отрывок, Ежов-Шамурин 1925, Ежов-Шамурин 1991.
Дат.: февраль 1920 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 240). Перевод на англ. яз. («A Sentimental Journey») — PF. P. 207–210.
По свидетельству О. А. Мочаловой, адресатом этого ст-ния была Маргарита Марьяновна Тумповская (1891–1942) — поэт, переводчик, близкая знакомая Гумилева в 1916–1920 гг. (см.: Жизнь Николая Гумилева. С. 312). «...Про “Путешествие” думаю, что так оно и есть, — пишет в воспоминаниях о матери дочь М. М. Тумповской М. Л. Козырева. — И вот почему: я с детства помню одну строфу, не вошедшую, кажется, ни в один сборник, идет она сразу за лангустом, вернее, за “если соком рейнских полей пряность легкая полита”. Вот она:
Низкий звук над землей летит, Как трубы архангельской глас, Это наш пароход гудит, Это на борт зовет он нас.Дальше идет “По утихнувшим площадям” и т. д.» (Козырева М. Л. Маргарита Марьяновна Тумповская. Лев Семенович Гордон // Сумерки. 1991. № 11. С. 152). В пользу данного мнения говорит еще и то, что «роман» Гумилева с М. М. Тумповской, как она сама сообщала О. А. Мочаловой, развивался «параллельно» «роману» Гумилева с Л. М. Рейснер; мотивы «воображаемого путешествия» в их переписке общеизвестны (см.: Шоломова С. Б. Судьбы связующая нить. Л. Рейснер и Николай Гумилев // Исследования и материалы. С. 476, а также комментарии к ст-нию «Приглашение в путешествие» (№ 113 в т. III наст. изд.), очевидно, тематически связанному с данным текстом).