Часть 2

Баба Гана вернулась за полночь. Игнат извёлся в ожидании. Несмотря на разошедшийся дождь, давно отправился бы за ней, да только как бы нашел? В те места, которые навещала Гана, путь обычному человеку был заказан.

Молнии летали за окном стремительными золотистыми птицами. Взмахи широких крыл рассекали воздух, порождая бурю. У гарцуков были детские лики, свирепые и отталкивающие. Игнату никак не удавалось рассмотреть их как следует.

Одно существо промчалось совсем рядом, на миг зависнув перед окном, и Игнат поспешно отпрянул, чтобы его не заметили. Привлекать внимание гарцуков было опасно — баба Гана говорила, что люди скрыты для них и только перехваченный взгляд может их выдать.

Почему же Гана до сих пор не пришла? Наверное, что-то случилось, что-то пошло не по плану. Вопрос, который взялась для него выяснить бабка, остался без ответа. А может и вовсе привёл к нежелательному результату? И она находится в опасности?

Думать о плохом не хотелось. Ждать дальше не было сил.

Помыкавшись по комнатушке, Игнат решился. Когда непогода чуть унялась и молнии перестали освещать ночь, сложил в рюкзак бутыль бабкиной настойки да блок сигарет, чтобы задобрить лесных. Проверил — на месте ли травмат, да чуть подумав, сунул рядом узелочек с солью, которую Гана специально прокалила для него в печи. В защитных свойствах соли он немного сомневался, но выбирать не приходилось.

Задув свечу, что маячком стояла на подоконнике, Игнат выбрался на крыльцо, едва не сбив дверью возникшую на пороге хозяйку.

— Наконец-то! А я за тобой, баб Ган! — он едва не сгрёб бабку в охапку — так обрадовался, что вернулась невредимой.

Скупо кивнув, бабка молча прошла в дом, и Игнат потянулся следом, уже понимая, что визит в лес прошёл неудачно.

— Что свечку загасил? Велено же было держать. Я ведь промахнуться могла! На свет торопилась!..

Бабка скинула плащ, поставила рядом плетёный короб, и в комнате запахло сырым лесом и мхом. Хорошенько встряхнув, бабка вывалила его содержимое прямо на пол перед печью, и следом слегка поворошила.

Корешки и кусочки коры, намокшие сухие стебли, какие-то колоски, привядшие цветы и жухлые листья влажно поблёскивали, распространяя приятный терпковатый аромат.

Бабка и сама пахла похоже — маленькая, сухонькая, почти невесомая, она давно насквозь пропиталась лесным духом.

— Плохи дела, Игнаш, — присев на табурет, она принялась стаскивать перепачканные грязью чувяки.

В красноватых бликах, исходивших от печи, её лицо искажалось, представляясь огненным. Чудным.

— Ты не узнала то, что хотела? — потухшим голосом спросил Игнат. Хоть и убеждал себя, что у бабки вряд ли что-то получится, но в глубине души всё же рассчитывал на удачный исход.

— Всё узнала. И обряд проведу. Только, боюсь, не помогу, тебе, маё сэрца.

— Почему? Ты же говорила — всё получится!

— Так раньше думала. До лесу. Боюсь, что теперь не сдюжу, Игнаш. По всему выходит — не прост твой праклён*.

Гана поправила выбившиеся из-под косынки волосы, и негромко хлопнула в ладоши.

— Праменьчык**! Опять дрыхнешь, негодник? Где мои любимые тапки?

За печкой брякнуло, а потом заворчало. Меховые тапочки с мордами зайцев повлеклись по воздуху в сторону бабки.

— Так-то лучше. И чайник поставь. Горло саднит, прохватило меня на болоте.

— Ты и на болото ходила?

— И туда тоже. Пошепталась кое с кем, кое-чего набрала.

Бабка смолкла и задумчиво уставилась на огонь, а Игната так и подмывало расспросить её дальше, поговорить с ней о проклятье.

— Что значит — не простое проклятье? — чуть помявшись, он задал новый вопрос.

— То и значит… — Гана ответила не сразу. — Бывает, что праклён на человека наложен. С таким проще работать. А бывает, что на род. Вот и твой — из родовых.

— Но как ты поняла?

— Подсказали, — неохотно призналась бабка и неожиданно спросила. — Ты выходил нынче? Гулял?

— Пару раз. Покурить. А что? — Игнат удивился вопросу.

— Машину видал на въезде? Красного цвету. И номера ненашенские.