Стикса остановила вторая совершенная машина — Тайгер, забыв о своих гуманистических настроениях едва не забил танатоса, чтобы заставить его разжать пальцы на моем горле. Не помню, видел ли я когда-нибудь воина сновидений в таком же бешенстве. Его вечно-невозмутимое лицо искажала яростная гримаса. Последнее что я слышал — нежный серебристый смех Мелиссы, наблюдающей за этим «поединком». Она была счастлива. Она тоже ненавидела меня.

Потом оба моих тела — сновидения и реальное — долго лечил Геспер. Условия содержания пленных дэймосов ужесточили. Их приковали к скале. А потом они все погибли…

Должны были погибнуть, но я смотрю в ухмыляющееся лицо Стикса.

— Ты будешь умирать долго, — сказал он довольно.

На мои ребра обрушился удар кулака. Я услышал, как ломается эта клетка, за прутьями которой все еще бьется сердце.

Прошлое и настоящее перепутались. Только теперь я не мог ответить ударом на удар.

Я понял, что проваливаюсь…

Между сном и явью существует тонкая, едва ощутимая грань. Когда уже не бодрствуешь, но еще не спишь. Пограничное состояние. Гипнагогия. В котором приходят видения и озарения. А иногда и галлюцинации.

Такая же граница проходит между беспамятством и ясностью разума. Чтобы попасть на нее, надо терять сознание. Терять и удерживать…

На мгновении «до»…

Я понял это во время перековки. Когда боль

становится настолько сильна, что мозг отключается, но упасть в бессознательное состояние не может. Ощутил, что сюда можно нырять и уходить на целые секунды от боли. Тайгер, совсем того не желая, показал мне этот слой структуры сновидения. И я сам как-то научился использовать это синкопальное состояние.

Научился «держать» его.

Пространство вокруг меня сдвинулось, накатил новый морок…

Я стою по колено в крови.

Босыми ступнями я ощущаю квадратные камни, похожие на те, которыми мостили древние дороги. Высоко вверх уходят серые базальтовые своды…

Сотни… тысячи лет здесь убивали людей.

И этих людей были тоже многие десятки тысяч… Я знаю, что и моя кровь здесь, смешанная с их кровью.

Это место жестоко и любит пить чужие жизни. И оно упивается ими, поглощая без остатка.

Здесь приносят жертвы, здесь идут войны, здесь началось то, что отравляет и гасит наш мир…

Прокруст пришел отсюда.

Логосы пришли отсюда.

Я смотрю на титанический древний храм, от которого веет тьмой и смертью. Вижу легионеров, атакующих это циклопическое сооружение. Осадные машины. Глубокие рвы и холм высотой с тот же самый храм: насыпанный руками людей, взбешенных столетиями рабства, унижениями, пытками дэймосов. С этого возвышения летят каменные глыбы, круша стены гигантского здания. И скоро оно рухнет…

Я вижу молодого мужчину среди суровых воинов, который смотрит на пылающее здание старинной библиотеки, вмещавшей в себе все возможные знания об убийствах, подчинении, насилии… возведенные до уровня науки и искусства.

Зачем они это делали? Рисковали. Жертвовали собой. Совершали сверхчеловеческие усилия…

Почему я это делаю?

Почему бросаю вызов сильнейшему дэймосу в истории, фактически божеству? Все другие объединились бы с ним.

…Мне всегда нравился адреналин, опасность, риск. Как на высоте ветер тянет и толкает мое тело к пропасти, а я сопротивляюсь ему, уворачиваюсь, ускользаю, а затем и использую в свою пользу. Будоражила опасность, которую нужно просчитать, и понять, как преодолеть.

Мне нравилось наблюдать за всеми и не хотелось быть ни на чьем месте. Я не завидовал ничему, никому, знал в глубине души: все, что я вижу, может стать моим, если я захочу. Я могу прийти в любое место и меня примут, дадут что попрошу, испытают привязанность.

Если бы тогда, в далеком прошлом, я не влез в окно к Феликсу, а подошел к нему и завел вежливый разговор, о чем угодно, как повернулась бы моя жизнь? Танатос, границы которого я бездумно нарушил, в конфликт с которым вступил этой попыткой кражи, был бы более лоялен, не запер в своем доме, достаточно жестко наказывая за промахи.

А что было бы, если бы мы в юности больше знали про мастеров сна, целителей, охотников? Пошел бы я в Центр сновидений Полиса, чтобы рассказать о своих странных снах и стихийных попытках воздействий на окружающих, о контроле кого-то, явно преступного, толкающего меня на не самые примерные действия?

Нет. Не пошел бы. Потому что мне нравилась моя жизнь.

Именно поэтому в юности я лазил по крышам, потом выполнял сложные задания, которые мне давали.

Это вызов. Новый уровень опасной игры.