— Думаешь чудесно провести вечер?

— Сам знаешь, — сказала я и вышла через вертящуюся дверь.

Меня встречала толчея на Таймс-сквер. Этот город был таким большим. Он внушал тебе уверенность в том, что у тебя есть множество возможностей, но большинство из них было связано с покупками — закуски перед обедом, коктейли, входной билет в ночной клуб. Потом шопинг — большие сетевые магазины были открыты допоздна повсюду, они были ярко освещены, в них играла басовая музыка. В Швейном квартале, сильно уменьшившемся после того, как производство одежды переехало за океан, оптовые магазины продавали ткани и безделушки, импортированные из Китая, Индии и Пакистана.

С Джонатаном мы часто смотрели фильмы про одиноких женщин на Манхэттене, своего рода поджанр фильмов о Нью-Йорке. «Портрет совершенства», «Незамужняя женщина», «Секс в большом городе». Одинокая героиня, обычно белая, романтичная в своем одиночестве. Почти во всех таких фильмах есть сцена прогулки, когда она шагает по какой-нибудь манхэттенской улице, может быть уйдя с работы в час пик на закате, а вокруг гудят машины и вздымаются небоскребы. Город давал возможности. Даже если у женщины ничего не было, фильмы как будто говорили: зато у нее есть Город. Он выступал в роли окончательного утешения.

Сегодня на Таймс-сквер было темновато.

Я дошла до магазина Duane Reed. Как ни странно, он оказался закрыт. Я прошла дальше и увидела, что CVS тоже закрыт. Объявление гласило, что у них изменились часы работы: теперь магазин закрывался раньше. Наконец я нашла какой-то универсамчик в Корейском квартале и купила там корейский тест на беременность неизвестной фирмы. На всякий случай я купила два.

Я спустилась в метро и пересела на другую линию на Канале. Доехала до Бушвика. Стремительно добралась до дома. Попыталась разобрать инструкцию к тесту. Она была на корейском, но рисунки были совершенно понятными. Две полоски — положительный результат, одна полоска — отрицательный. В любом случае результат будет через три минуты. Я стояла у раковины и ждала, глядя на себя в зеркало. Пять минут. Семь минут, чтоб наверняка. Теперь надо было посмотреть.

Две полоски, две полоски.

— Блин, — сказала я.

Отражение в зеркале не выглядело беременным. Я выглядела так же, как всегда. Но в этом месяце у меня не было месячных. И у меня все время менялось настроение, то я злилась, а в следующую секунду тосковала. Вот и сейчас: я разревелась. Рыдания рвались наружу, будто в экстазе, как пузырьки в минералке, в первом свежем глотке, а я оперлась обеими руками об умывальник. Мое лицо коснулось керамики. Я хотела исчезнуть в водостоке.

Я не знала, что со всем этим делать, так что запихала эту информацию в самый дальний уголок мозга. Я пошла спать. Потом проснулась. Поехала утром на работу. Вернулась вечером домой. Я следовала определенному распорядку.

Воспоминания рождают воспоминания. Лихорадка Шэнь — это болезнь памяти, зараженные оказываются навсегда пойманными в силки своих воспоминаний. Но в чем разница между зараженными и нами? Потому что я тоже вспоминаю. Я прекрасно все помню. Я спонтанно погружаюсь, снова и снова, в воспоминания. А наши дни, как и их, проходят в бесконечном цикле. Мы едем, мы спим, мы едем дальше.

Через два дня один цикл закончился. Мы прибыли к Комплексу.

Тодд въехал на парковку, засыпанную мусором. За ним последовал весь наш змееподобный кортеж. Мы с Эваном сидели на заднем сиденье и смотрели. Все тщательно парковались, аккуратно выполняя самые изощренные парковочные маневры. Все старались вести себя лучше не бывает. Тодд остановился на месте для инвалидов, и мы осторожно вышли из машины.

Мы стояли перед торговым центром под названием «Оленья роща», бежевым зданием, увешанным рекламами Macy’s, Sears и кинотеатра AMC с восемью залами. Это что, и есть тот самый Комплекс?

— Да, он огромный. В этом Боб не соврал, — протянул Эван.

Весь день мы ехали по пустынным каньонам пригородов Чикаго, пробираясь мимо вымерших ресторанов Olive Garden, блинных IHOP, супермаркетов Kmart и корейского HMart, парковка которого была усеяна осколками взорвавшихся банок кимчи. А теперь это. В нашем путешествии мы видели много других мест. Все они бы нам подошли. Почему именно это?

Я оглядела всех остальных, пытаясь оценить их реакцию.

— Он привез нас в торговый комплекс? — недоверчиво спросила Женевьева у Рейчел.

— Странно, — отозвалась я.

Они сделали вид, что меня не слышали, отвернулись и стали говорить тише. После событий в доме Эшли почти никто с нами — со мной и Эваном — не разговаривал. Общение было эпизодическим, формальным, только по необходимости.

Боб вышел из машины последним. Он припарковался на месте для инвалидов и в одиночестве встал рядом со своим джипом. Некоторое время он смотрел на Комплекс, будто не веря своим глазам. Потом оторвал от него взгляд и оглядел всех нас. Он посмотрел сквозь меня, как будто меня вообще не было. На самом деле с тех пор, как мы покинули дом Эшли, он не сказал мне ни слова.

— Итак, мы это сделали, — произнес он, осклабившись.

Раздались аплодисменты. Я с сомнением посмотрела на Эвана, но он тоже хлопал в ладоши и улыбался вместе с остальными.

— Мои поздравления всем, — продолжал Боб. — Мы, как говорится, прибыли. У нас в дороге были некоторые загвоздки, — тут он метнул взгляд на нас с Эваном, — но по большому счету мы оказались там, где должны были оказаться.

Снова раздались аплодисменты, уже не такие сильные. Я посмотрела на Эвана. Он по-прежнему хлопал, глядя перед собой немигающим взглядом.