Салех попятился , уперся в стену и колени у него подогнулись.

Я подскочил к нему и вытянул из своего пояса еще один кинжал, гибкий, как веточка пальмы.

Салех смотрел на меня без всякой злобы, только - с удивлением.

– Ты чей?
– спросил я его.

– А ты теперь чей?
– слабым эхом отозвался он, и в горле у него забулькало.

Ничего не оставалось, как только молниеносно пронзить ему сердце. Он дернулся и сразу умер, вздохнув как будто с облегчением. Впрочем, так оно и было. Я вытянул из тела только гибкий кинжал, после удара которым кровь не идет и не остается на лезвии, сунул его в тайные ножны, скрытые в поясе, и поспешил в направлении пристани.

К своему удивлению, я поспел туда раньше своего "войска". Видно, сам рыцарь Джон решил не торопиться, подозревая засады.

– Никак они успели удрать от тебя?
– удивился и Альдо Неро.

Я похолодел, но как раз в это мгновение из недалекого проулка показался "рыбак", который вел за собой целую толпу "генэзских торговцев".

– Желаю тебе спокойной ночи, "землячок", - насмешливо проговорил Альдо.
– но не прощаюсь.

И в тот же миг растворился в сумраке.

Глава 6. О долге Чести и долгах бесчестья

Мы обрадовались встрече, словно потерялись ночью в пустыне и после долгих поисков снова нашли друг друга.

На вопрос о беглом оруженосце я ответил, что теперь его не догнать. Пришлось успокоить Вепря, пообещав, что в Задаре найду ему боле верного слугу.

Было уже совсем темно, когда мы садились на корабль, однако один из гребцов движением руки привлек мое внимание: так двигаются руки только у свободных людей, а не у гребцов-невольников.

Искоса приглядевшись к нему, я узнал в нем магрибинца, который недавно успел не только плотно поужинать в таверне, но и присмотреть за нами с Альдо.

По пристани прошли люди с факелами, и я успел различить еще одну особенность этого "гребца-раба": он был так искусно прикован к своему месту, что цепь вместе со скобой в любой миг могла превратиться в очень опасное оружие.

Это открытие меня несколько озадачило. Неужели мои хозяева не доверяют мне до такой степени, что расставили соглядатаев на каждом шагу? Никогда - за все годы тайной службы - я не вызывал у них подозрений и ничем не выдал своих истинных замыслов, возникших в моей душе всего-то месяц назад. Неужели Черная Камбала предал меня и сообщил им о моем заказе? Но тогда ему бы пришлось ответить еще на множество других вопросов и в любом случае поплатиться головой за свою чрезмерную осведомленность... Нет, от Камбалы не дождешься опрометчивых поступков, даже сулящих гору золота: он всегда держится в тени. А если это не хозяева, то кто? Великий Дракон, сидящий на золоте тамплиеров в Акре? Тогда он и вправду чудо-змей, и сами джинны доносят ему о сокровенных мыслях султана.

Я долго и бесплодно размышлял, пока вежливый, но крепкий толчок в спину не отвлек меня от тревожный мыслей.

– Никак ты заснул, Дауд?
– услышал я голос рыцаря Джона.
– Нам давно не терпится услышать, чем закончился поединок Юсуфа с тем франком... Хотя понятно, раз султан до сих пор жив, значит в ту пору досталось не ему.

Невольно я огляделся вокруг, как человек, внезапно проснувшийся в повозке посреди пути.

Корабль уже покинул Яффскую пристань и вскоре, спустя сотню неторопливых весельных взмахов, должен был повернуть к северу. Все рыцари здесь, на кормовой надстройке, собрались около меня полукругом и, закутавшись поплотнее в шерстяные плащи, готовились греться целую ночь у комелька моего рассказа. Они хотели вновь оказаться в Египте, двадцатью пятью годами раньше. Их глаза блестели.

Делать было нечего, и я протянув руку, указал на огонек Яффского маяка.

– Сам султан говорил мне это: когда он помчался навстречу франку, ему показалось, что вокруг разом пала ночь, хотя солнце только коснулось дальних холмов. Он ничего не видел, кроме острия вражеской пики, которое сверкало в закатных лучах.

* * *

Надо признать, что, хотя Юсуф к тому дню прожил на свете почти три десятка лет, он еще ни разу не участвовал ни в одной жестокой битве. Однажды он защищал крепость под началом своего дяди Ширку, да и то чужую, но никогда вокруг него не кружился яростный вихрь смерти, не звенели сабли, не ломались копья, не падали всадники, не грызлись друг с другом кони, клубы пыли не пахли кровью. И сам он еще ни разу не рубил врагов направо и налево, сидя в седле, не пробивался сквозь них, как сквозь заросли тростника и никогда не покидал поля брани в одеждах, отяжелевших и покоробившихся от чужой крови.

И вот оно - самое невероятное признание: султан, покоривший двенадцать стран, никогда не любил сражения и войны. Вспомните о том, как в ночь рождения его пуповина упала между саблей и каламом. И только отец заметил, что - чуть, на волос, ближе к каламу.

Юсуф ожидал, что Всемогущий Аллах позволит ему стать факихом* и не менее мудрым кади, наконец - везирем умного эмира или самого атабека, а в конце жизни даже сделает его мудрым вали. Но среди своей родни он не хотел об этом заикаться, ибо его отец недолюбливал законников, а дядя - тот просто поднял бы его на смех, что он и так делал всякий раз, если замечал племянника с книжкой в руке.

Вероятно и даже несомненно то, что дядя, смеясь, тоже исполнял волю Аллаха, раз Всемогущий в один прекрасный день, а вернее - вечер, и далеко не прекрасный, послал посреди пустыни навстречу Юсуфу безумного франка с копьем наперевес.

Юсуфу казалось, что на кончике вражеской пики уже сверкает не закатный луч солнца, а капля его собственной крови. Ибо нельзя было сомневаться и в том, что франк выдержал в своей жизни не один десяток таких поединков. К тому же он был лучше защищен.

И тогда Юсуф вспомнил один прием игры в поло, которым он прекрасно владел. Можно было отнять мяч у соперника, "нырнув" с седла глубоко вниз и при этом резко развернув коня - так, чтобы конь невольно отпихнул в сторону коня соперника. А почему бы при этом приеме нанести удар не по маленькому мячику, катящемуся по земле, а - снизу вверх, по голове противника?