– Будет у меня и воинство ангелов, - заявил Хасан и уронил голову на грудь, будто и она была одним из тех опустевших и уже бесполезных сосудов.

На другой день жизнь вовсе не казалась раем. Мучаясь от головной боли, Омар напомнил Хасану о его неслыханных притязаниях:

– А в твоем раю ты отменишь похмелье?

– Увидишь, - резко, словно обидевшись на друга за неверие, ответил Хасан.

Именно в тот день укрепился в своих замыслах Хасан ибн-ас-Сабах, задетый другом-поэтом, дару которого он всегда завидовал.

Он стал еще глубже изучать исмаилитское учение. Исмаилиты верили в махди, невидимого до поры до времени имама. В один прекрасный день этот великий имам должен появиться на земле и утвердить царство вечной справедливости. Хасан понимал: убедить людей, что ты есть махди означает стать глазах всемогущим божеством. А еще Хасан очень понравилось то, как исмаилиты читают Священную Книгу Коран, видя в ней особый, скрытый смысл, доступный только "избранным". Ведь стоит сказать человеку, что он, в отличие от простых смертных, достоин знать тайны - сначала маленькую, а потом большую - как он пойдет за тобой по любой дороге лишь бы только утолить свою гордость и невольно возомнить из себя ангела, ведающего надмирные истины.

Хасан побывал в Египте, где правила Фатимидская династия еретиков-исмаилитов, и имел беседы со многими тамошними мудрецами и прочими "избранными". Настойчивость и рвение, с которыми он пытался достичь высших ступеней "избранности" встревожили каирских мудрецов. Они посмотрели Хасану за спину и увидели, что его тень способна отклоняться от направления солнечных лучей. Они тогда переглянулись и мысленно сказали друг другу: "Этот метит в самозванцы".

Но и Хасана ибн ас-Сабаха чутье тоже никогда не подводило. Спасая свою жизнь, он успел скрыться из Каира и поспешил домой, в Персию. Там он поселился в мазендаранской глуши, в одном селении, известном своими выносливыми пастухами и воинами. Он стал действовать так, как действуют проповедники-низариты* одного из исмаилитских толков.

В том селении Хасан ибн-ас-Сабах стал вести жизнь благочестивого мусульманина, соблюдая все предписания, установленные Пророком. Вскоре жители обратили свои удивленные взоры на "праведника". Хасан беседовал с ними, как вали с неразумными детьми, проявляя достоинства своего ума. Он говорил, что они погрязли в грехах, и люди соглашались и горестно вздыхали. Он говорил, что в еще большей греховной мерзости погрязли эмиры, кади и муллы, которые поддались неуемной гордыне и стяжательству, и с такими словами селяне соглашались еще охотнее. Те из жителей, коих Всевышний одарил ясным рассудком и любознательностью, начинали задавать Хасану разные вопросы о том, когда же наконец у Господа кончится терпение и Он изменит мир к лучшему. В ответ же Хасан хитро прищуривался сам начинал задавать любопытным куда более каверзные вопросы, сбивавшие их с толку. Например, почему Бог создал на руке пять пальцев, а не шесть или не три, но очень сильных. Или почему Бог заставил овцу жалобно блеять, а не грозно лаять, отпугивая волков. "Подумайте, - говорил Хасан, - ведь Бог дал вам разум... Или не дал?" Люди уходили в смущении и с неизбывным желанием узнать от своего уважаемого вали разгадки всех небесных тайн.

День проходил за днем, и люди все больше думали о всяких туманных тайнах, чем о своих повседневных хлопотах. Все начинало валиться у них из рук. Хасан выждал, пока урожай созреет.

И вот в одно ясное утро души жаждущих истины озарились великим знанием: скоро к ним грядет махди, посланец Всевышнего. Он, махди, утвердит на земле вечное царство справедливости... и конечно же первой столицей этого царства станет селение, чьи жители встретят махди подобающим образом, то есть - в едином порыве поклонения. И жители этого селения по воле тайного имама превратятся в ангелов. Легко вообразить, какая безумная радость охватила селян: уж они-то примут махди так, как никакому султану или падишаху не снилось. Хасану оставалось не столько поддержать их порыв, сколько сдержать его и направить в нужное русло.

Для начала объявив себя всего лишь посланцем, а не самим махди (всему свое время), его самым ничтожным слугою, Хасан сказал, что махди угодно, чтобы люди "подготовили ему дом" и своими руками создали маленькое царство справедливости, оградив его от кровожадных эмиров, алчных судей и лицемерных мулл. В тот же миг Хасан оказался главою маленькой, безоружной, но беззаветно преданной ему армии. Прошло еще немного времени - и в селении появилось оружие. Жители были готовы отдать весь скот и свои последние медяки, чтобы утвердить и отстоять свой рай на земле. Постепенно и армия выросла, когда слух о скором пришествии великого имама просочился в соседние селения.

Спустя год или два Хасан и его приверженцы овладели одной из самых отдаленных и самых неприступных крепостей Персидского царства, называемой Аламутом. Воины Хасана быстро забыли о своих стадах и плугах, воображая, что все они скоро станут ангелами. Однако пока махди не превратил их в ангелов, приходилось питаться земными плодами. Ничего не оставалось, как только собирать дань с тех селений, что находились в окрестностях Аламута. Да и на что иное годились их невежественные, далекие от великих истин, жители.

В то время - а было это почти сто лет назад, когда воинство франков впервые двинулось в Палестину - у правителя Персии хватало других забот, и он как-то не обратил внимание на то, что "у него на спине", в том месте, до которого трудно дотянуться своей рукой, появился чирей. Когда же он и его приближенные опомнились, чирей уже опасно разросся. Его оказалось нелегко сковырнуть: малейшее прикосновение к нему вызывало нестерпимую боль.

Да, к тому времени, когда правоверные опомнились и увидели, что на землях Пророка образовалось крохотное, но очень опасное государство еретиков, у Хасана уже появилась невидимая армия "ангелов", с быстротой молнии несущих не весть Божию, а смерть. Этих "ангелов" стали называть ассасинами.