Султан поддался безудержной ярости.

– Этот турок, засевший в Халебе, - дорожный грабитель!
– бушевал он, взмахивая саблей, как раньше любил делать его покойный дядя Ширку.
– Негодяй и вор! И его разбойников надо казнить, как обыкновенных воров!

И он приказал отрубить пленнику правую руку, как поступают по законам Ислама с ворами.

– Малик!
– подал тогда свой голос Имад ад-Дин аль-Исфахани, ставший личным катибом султана после того, как аль-Фадиль, по велению господина, с головой погрузился в дела и нужды Египта.
– О твоем благородстве уже ходят легенды. Осмелюсь заметить, что гнев - не лучший везирь. Отрубив руку этому воину, ты несомненно опозоришь Гюмуштекина. Но оскорбишь честь всех воинов, которым когда-либо придется противостоять твоему войску. Они захотят доказать, чего стоят в действительности, и будут сражаться с удвоенной силой. Разве это полезно для нас?

Салах ад-Дин прислушался к совету катиба и отпустил пленника. За это Гюмуштекин щедро отблагодарил султана. Спустя два дня его едва не настигло позолоченное ассасинское жало.

Султан находился в шатре, в окружении эмиров и военачальников, когда за пологом вдруг раздался сдавленный стон, и в шатер ворвался воин в одежде мамлюка. В его руке сверкнул кинжал. Бросок ассасина был столь стремительным, что никто не успел даже на треть вытянуть саблю из ножен, а убийца уже перепрыгнул через окружавших султана людей и нанес ему удар прямо в голову. Слава Аллаху, под тюрбаном был надет кольчужный шлем, поскольку султан собирался сразу после совета выйти под стены крепости и самолично руководить новым приступом. Острие рассекло кожу, но застряло в узком и очень прочном стальном кольце. Ассасин успел взмахнуть рукой еще раз, но один из военачальников бросился на него, перехватил кинжал прямо за острие и вывернул убийце руку, сильно поранив свою. Султан же выхватил саблю и воткнул ее в живот нападавшему.

В эти мгновения в шатер ворвалось еще несколько убийц, одетых мамлюками. Закипела битва, в сравнении с которой даже недавнее сражение с двадцатитысячной армией показалось Салах ад-Дину всего лишь занятной игрой в поло. Кровь заливала ему глаза. Он различал только блеск сабель, мелькание одежд и лишь по наитию пытался защититься от новых ударов.

Осажденные замерли на стенах города, не понимая, что происходит внизу. Звон ожесточенной битвы доносился теперь до них от самого султанского шатра, и к шатру со всех сторон сбегались воины.

Несмотря на новую неудачу, ассасины вновь получили свою вожделенную награду - смерть.

В той схватке погиб храбрый племянник султана, Назир ад-Дин, недавно отличившийся в сражении с правителем Мосула. Были ранены еще двое родственников султана и несколько эмиров. Все ковры были залиты кровью.

Не сразу султан попал острием своей сабли в ножны.

– Шайтан силен. Шайтан силен на твоих землях, атабек!
– бормотал он, пока лекарь перевязывал ему голову.

Дознание показало, что лже-мамлюки служили в войске уже третий месяц и во время приступов показали себя храбрыми воинами. Именно по этой причине у стражей шатра не возникло никаких подозрений, когда убийцы приблизились к ним.

– Всемогущий Аллах предупредил меня, что нельзя злоупотреблять даже милосердием, - сказал султан своему катибу, глядя, как из шатра вытаскивают окровавленные ковры.

– Осмелюсь полагать, малик, что Всемогущий Аллах предупреждает тебя также и о другом, - с присущей ему осторожностью, отвечал ал-Исфахани.
– О том, к т о теперь является самым опасным твоим врагом.

Салах ад-Дин сжал правую руку в кулак, чувствуя, что в ней никак не может уняться дрожь.

– Враг побывал в моем шатре, Имад, - с грустной усмешкой заметил он.
– Ты хочешь сказать, что главного врага сначала надо найти в своем сердце?

Катиб растерялся и попытался оправдаться:

– Ассасины вездесущи, малик. Я хотел сказать, что уже нельзя пренебрегать Синаном, не замечать этого проклятого еретика. Он подобрался к нам, как шакал, он дышит нам в спины. И он опасней всех Зенгидов и их приспешников, вместе взятых. Придется повернуться к нему лицом. Остается или наказать его, или... заплатить ему больше, чем заплатил Гюмуштекин.

Султан сдвинул брови.

– ...но второе означает уподобиться бесчестному человеку, - добавил катиб.

– Ты прав, Имад. Ты всегда прав, - кивнул Салах ад-Дин.- Слушать тебя одно удовольствие. Что сам себе не успел сказать, скажешь ты. Значит, ты считаешь, что нужен мир.

– Полагаю, теперь мир необходим. Время Зенгидов еще не прошло, вот о чем, я полагаю, предупреждает нас Всемогущий Аллах. А пока нет мира с Зенгидами, необходимо воздвигнуть крепость в твоем собственном шатре, малик.

И вновь султан послушался своего верного катиба. По его велению, из прочного ливанского кедра была построена маленькая цитадель, чем-то, увы, напоминавшая золотую клетку, в которой некогда показывался перед своими подданными халиф Египта. В этой цитадели султан почивал ночью, а днем он стал носить под одеждой очень мелкую, легкую кольчугу, выкованную самыми искусными оружейниками Дамаска. И он повелел своей страже не подпускать к себе никого, кроме ближайших родственников и верных эмиров.

Но прежде, чем предложить мир ас-Салиху, султан почел делом чести взять крепость Азаз, и это удалось ему уже на второй день. Среди защитников разнесся слух, что султан смертельно ранен ассасинами, и они на радостях устроили праздник. Внезапно Салах ад-Дин появился перед стенами живым и здоровым, а его воины налетели на стены бурей, словно желая отомстить за подлое покушение на их повелителя, отыгравшись на тех врагах, что еще не получили по заслугам.

Хотя защитники Азаза и не были виновны в покушении, но им досталось так крепко, что уже к вечеру они сдались, прислав в стан своих представителей.