– Дотянешь. Если поедешь сейчас.

– Тогда постараюсь побыстрей накормить свою команду и тронусь.

– Желаю тебе выжить, старлей.

Самое прекрасное пожелание в этой глупой войне.

Мои солдаты сидят под колесами машин и едят из котелков кашу. Даже врачиха, присела на камни, под тень танка и еле-еле перемещает ложку, давясь гречкой. Я подхожу и присаживаюсь к ней.

– Ну как, себя чувствуете?

– Паршиво. Чувствую, что мои нервы после такой поездки совсем расшатаются. Я ведь понимаю, что самое страшное впереди и уже сейчас не могу отделаться от чувства страха.

– Мы все так, не вы одна. Это ребята при вас еще держаться, а так... Я уже здесь за время службы такое насмотрелся... Провожу колонну, а все молчат, от страха молчат. Сегодня же хорохорятся, разговаривают даже.

– Говорят, у вас с командиром части не очень хорошие отношения. Он вас в самые паршивые операции первым посылает.

– Правильно говорят. Полковник подонок.

Она пристально смотрит на меня.

– Про вас идет очень много слухов... А в этот раз вы в чем провинились?

– Набил рожу замполиту полка...

– Боже мой, но вас же могли отдать под трибунал. Ведь замполит порядочная сволочь, это я сама знаю.

– Могли, но слишком уж я был прав и потом бил я его не в служебное время.

– А разве на войне есть неслужебное время?

– Есть. Я его бил в кровати.

Врачиха улыбается. Я догадываюсь, что она давно все знает, но лишний раз хочет убедится в правдивости истории.

– Как в кровати?

– Так. Пришел вечером, когда он спал у шл..., у одной женщины, сорвал одеяло и несколько раз врезал.

– Действительно с вами не соскучаешься.

Ко мне подскакивает сержант Джафаров.

– Товарищ старший лейтенант, колонна готова к отправлению.

– Хорошо. Мы сейчас идем. Выкиньте вы эту кашу, товарищ лейтенант, прошу я врачиху, - запейте компотом и поехали. Нас ждет 37 пост.

Опять все сидят на броне в большом напряжении. Колона ползет вдоль реки, которая крутится между гор.

– Товарищ старший лейтенант, - ко мне оборачивается Коцюбинский, - а здесь на этом посту, который мы проехали, все готовятся к отправке на родину. Я говорил с ребятами, они утверждают, что приказ подписан и уже первые части своим ходом пошли к границе.

– Я говорил с командиром поста, он мне сказал тоже самое.

– Значит и нас того..., скоро в Союз.

– Не знаю. Но зато вижу одно, нас посылают совсем в другую от родины сторону, на 37 пост.

– Мать твою, - взрывается сержант, - почему так не везет. Осталось три месяца до дембеля, а тут... полезли в эту дыру.

– Неужели нами хотят пожертвовать, чтобы спасти всю армию, недоумевает Коцюбинский.
– На 37 посту только два взвода.

– А кто сказал, что линия фронта на 37 посту? Пока в Герате и других местах стоят наши части, мы будем выполнять свой долг, - решил ему ответить я.

– Долг, в гробу я видел этот долг, - уже шипит Джафаров.
– Мы пришли сюда исполнять свой этот интернациональный долг, а против нас выступил почти весь народ Афганистана. Может тогда это слово запихнем в одно место.

– Чего расшумелся. Замполита на тебя нет. Слышал бы он, голову бы точно оторвал.

– Нашего замполита в такую дыру не пошлют, - сообщил какой то салага.

– А за что вы набили ему рожу?
– неожиданно успокоился сержант и задал мне этот коварный вопрос.

– Ребята, можно на этот вопрос не отвечать?

– Ладно. Не говорите, - снисходительно произнес Коцюбинский.

Все заулыбались. Они то точно знали за что...

– Товарищ старший лейтенант, вас за это...

Вдруг заговорил микрофон и я поднял руку. Все мгновенно напружинились.

"Первый, говорит восьмой. Мы задержали арбу. Просим ее досмотра."

– Добро. Мы сейчас подъедем.

– Слушайте все. Как окажемся у арбы, все с машины и следить за местностью.

Теперь никто не говорит, все изучают окружающий ландшафт.

Наш небольшой разведочный БТР стоит у огромной телеги, запряженной парой быков. Сержант Грибов стоит у хозяина этого сооружения, бородатого старика. Рядом девушка, в неприглядной одежде, лицо до глаз прикрыто черной тряпкой. Мы останавливаемся рядом с ними. Все мгновенно спрыгивают с бронетранспортера, только врачиха, медленно на полусогнутых, цепляясь за выступы брони, пытается спустится на землю.

– Прыгайте, черт возьми.

От неожиданности Ковалева разжимает руки, валится на спину какому то солдату и падает грудью на пыльную бровку. Потом возмущенная поднимается и с яростью смотрит на меня.