А хуже всего было то, что с началом практики Мэг потеряла последний осколок своего прежнего уклада: ненавистный матери клуб ролевиков "Рыцари Вереска". Нет, никто не гнал ее оттуда, и ее по-прежнему звали на слеты, бои и тематические "средневековые" вечеринки. Но любимый ею мирок больше не был прежним. Он потускнел, обесцветился, вытравился уксусным реализмом ее нынешней жизни.

Мэг уже не могла, как прежде, забывать обо всем, погружаясь в перипетии сюжетов и затей, с любовной дотошностью продумываемых "Советом клана". Привычные маски, вросшие в лица друзей и казавшиеся ей живыми, вдруг будто обнажили швы, мазки краски и обмахрившиеся кромки папье-маше. И уже не получалось забыть, что старейшина их клана, благородный Родерик Острослов, которого она помнила еще четырнадцатилетним мальчишкой – на самом деле Рори Бейтс, у которого серьезно болен отец, а Рори разрывается на двух работах.

Целительница Амариле… ну, Элли Хоббс… ходит в клуб, потому что у ее матери многолетняя депрессия после смерти мужа. Элли водила ее к десятку психиатров, но все без толку.

Шута Гинсара, развеселого злоязыкого остряка, в жизни зовут Майк. Он самый младший в "Рыцарях". Он худой, сутулый, носит неказистые очки, и его гнобят в школе. Только надевая шутовскую маску, Гинсар одновременно распрямляет спину и искрометный нрав, никого не боясь и рассыпая шуточки, как рис на свадьбе.

Милые… Такие важные, близкие, любимые… Ненастоящие. Потому что лучница Гризельда, обрядившись в ненавистную униформу медсестры, вскоре поняла: все они платят за их общий "сахар" драгоценным временем, и однажды платить станет нечем. Тогда они сбросят износившиеся маски, сунут бутафорские тряпки в рюкзаки и разойдутся навсегда по своим реальным обессахаренным мирам.

Оставался только дом. Респектабельная квартира в дорогом районе. Респектабельная мать в дорогих очках. Респектабельная жизнь, за которую Мэг не дала бы и пенни. Туда идти тоже не хотелось, но больше идти было некуда: подруг у Мэгги было мало, да и воспитанная в сольденовских представлениях о гордости, она ни у кого не хотела искать сочувствия.

–…Маргарет!

Этот оклик ворвался в сонную тишину, и Мэг вздрогнула, едва не уронив кофейный стаканчик: на пороге сестринской стояла Эльза – одна из самых старших наставниц Мэг, обладательница глаз Греты Гарбо и манер заполошной курицы. Эльза сжимала в руках объемистый пакет.

– Мэгги! – застрекотала она, – Мэгги, бегом сюда!! Вот, держи! Беднягу одного привезли прямиком с ДТП, боже упаси во сне такое увидеть! Его сразу на стол, доктор Розен вторую бригаду запросил. Меня там ждут, сестер на смене мало! Ты вещи его зарегистрируй. Он без сознания, имени не знаем, но плох совсем. Внутри бирка, время поступления. Давай только, шустро!

Эльза унеслась, оставив ошеломленную практикантку посреди сестринской с пакетом в руках.

Мэгги машинально задержала дыхание: она не раз участвовала в процедуре регистрации и уже знала, какие омерзительные сюрпризы случаются в таких вот пакетах из приемного отделения. Так, сначала перчатки и маску…

Расстелив на столе одноразовую простыню, Мэг осторожно раскрыла пакет, полный окровавленного тряпья. Как там Эльза сказала? Не дай бог такое во сне увидеть? Практикантка закусила губу, поддернула выше перчатки и начала раскладывать вещи в ряд.

Куртка. До неприличия изношенная и грязная настолько, словно обладатель ее заснул в канаве. Карманы пусты.

Обтрепанная льняная рубашка – до странности дорогая вещь для такого оборванца.

Короткие брюки… Мэг нахмурилась. Эти брюки кому угодно показались бы нелепыми. Но ей был знаком этот костюм. Такие короткие грубые штаны чуть ниже колен с толстыми серыми чулками и тяжелыми ботинками носили парни из их клуба, имевшие статус "воинов". Рубашка со шнуровкой на груди, куртка прямого покроя, широкий кожаный пояс, прошитый толстой дратвой – все как надо, только колпака-шаперона с наплечной пелериной не хватает. Неужели, свой?..

Нет, это не "Рыцарь Вереска", у них все попроще. Эти вещи были грязны, но сшиты умело и очень точно – так шьют только настоящие реконструкторы. Мэг видела подобную одежду в интернет-магазинах: она завораживала достоверностью и стоила сумасшедших денег. Впрочем, многие ролевики покупали списанные костюмы из театров. Где же парень шатался в таком виде? И где его обувь?

Пожитки бедняги уже не казались Мэг отвратительными. Расправляя грязные складки, она лихорадочно пыталась сообразить, где в окрестностях недавно проходили встречи клубов. Когда-то она была живым справочником этих слетов, помнила все даты, турниры, победы и союзы. Как же она все запустила с этой чертовой клиникой… Господи, сколько крови…

…Уже был заполнен бланк, вещи упакованы, да и дежурство двигалось к вожделенному концу, а Мэг стояла у окна, глядя в медленно выцветающую ночь, и ждала. Впервые ждала новостей из операционной, хотя прежде лишь тоскливо следила за миганием электронных часов, даже не задумываясь о драмах, разворачивавшихся там, за ярко освещенными двойными дверями.

Нет, она вовсе не была черствой. Но нелюбимая профессия затягивала душу тонкой, гадкой плесенью равнодушия, лишавшей пациентов их реальных лиц. И люди, боровшиеся за жизнь на холодных операционных столах, будто вовсе не казались ей живыми, сливаясь в безликую череду регистрационных номеров.

Но сегодня что-то было иначе. Та ненавистная матери сущность Мэгги, тот оберегаемый ею ненастоящий мирок сжался сейчас до безымянного искалеченного парня. Эти дурацкие маскарадные тряпки, изгвазданные такой настоящей кровью, лоб в лоб столкнули обе половины ее жизни. И Мэг было невыносимо страшно, что парень умрет. Такой же глупый мечтатель, такой же вдохновенный эскапист, как она сама, сгинет пошло и прозаично, раздавленный случайным автомобилем на темной проселочной трассе. И реальный мир победит… Окончательно докажет, что Мэг – обыкновенная бесхребетная размазня, ни на что толком не годная, а потому прячущаяся в пряничном домике своих выдумок, во всем обвиняя мать. Придурок… Куда его понесло в такое время?